Добрые соседи - Екатерина Лесина

– Ведьмою пятого класса, десять лет тому, когда все одно было, кто там, лишь бы помогал. Потом вышла на покой по старости лет. Она и вправду была стара, а потому удерживать не стали.

Свят кивнул.

– Да и… меня ж сюда пару месяцев всего, как назначили. А предшественник мой, может, и был человеком в высшей степени партийным, но, сколь ни печально сознавать сие, партийность не прибавляет ни толку, ни ума, ни понимания, – Казимир Витольдович остановился перед лавочкой, которая почти терялась в разросшемся кустарнике. – Сейчас вот приходится… разгребать.

Казимир Витольдович помял в пальцах край шарфа и произнес:

– Тут такое вот дело… не столько в ведьме…

Он издал тяжкий вздох.

– Дива? – догадался Святослав.

– Дива… как она тебе?

– Как… дива… не знаю, – Свят пожал плечами. Присаживаться не стал, но отступил чуть в сторону, чтобы не нависать над Казимиром Витольдовичем. – Замученная какая-то. Откуда она вообще взялась?!

Никогда-то прежде он не замечал за собой подобной косноязычности.

Но поняли.

И Казимир Витольдович кивнул. Извлек из внутреннего кармана пиджака футляр, а из него – бархатный мешочек, супругою шитый, из мешочка же – круглые окуляры на тонких дужках.

– Дивы… дивы, дивы… случалось ведь прежде встречать?

Святослав кивнул.

– Там?

Уточнять, где именно это «там» находится, нужды не было.

– Да.

– Проверял? Или предлагал… сотрудничество?

Казимир Витольдович сосредоточенно полировал стеклышки бархатным же лоскутком.

– И то, и другое.

– Первое сложно, что до второго… тебя посылали куда подальше, верно? Вежливо, само собою, но… однозначно, да… они злопамятны. И к прощению не склонны. Упрямы до того, что порой это упрямство берет верх над разумом. У них часто эмоции берут верх над разумом. Издержки, так сказать, дара… дивов осталось мало. Может сотни две на весь союз, может, три… вряд ли много больше четырех… сейчас пытаются посчитать, но далеко не все живут так, как эта твоя… те, что при городах зарегистрированы, те под присмотром. Однако мнится, что есть и другие, только в лесу дива найти, сам понимаешь, весьма себе непростая задача.

Стеклышки ловили солнечный свет, проникавший сквозь густые кроны.

– Согласно же последней переписи населения… имперской еще переписи… дивов было двадцать семь тысяч четыреста сорок два… взрослых, имею в виду, о детях там ни слова.

Казимир Витольдович глянул снизу вверх. И почудилась в бесцветных рыбьих глазах его тень печали.

– И что… стало?

– Война стала. Сперва война, та самая, в которую империя ввязалась, хотя причин для того и не было. Потом другая война, гражданская.

– А разве дивы воюют?

– Нет, дивы не воюют, – очочки заняли место на переносице, и вид у Казимира Витольдовича сделался еще более нелепым. – Дивы лечат. Исцеляют. Восстанавливают. Возрождают. Это и дар их, и проклятье…

В ветвях затренькала птичка.

– Война многих забрала, выпила до дна, а те, которые остались, были слишком уж иными для новых порядков. Слишком привыкли они к положению своему, к роскоши, к тому, что давно уж стоят над другими народами.

Свят поискал взглядом птицу.

Не нашел.

– Это… как понимаешь, не могло остаться… без внимания… они полагали, будто их дар, их нужность обществу, защитит их. Так оно и было.

До определенного момента.

– К сожалению, как ни прискорбно признавать, но в прошлом мы совершили много ошибок… и дивы – одна из тех, которые хотелось бы исправить.

Птица была.

Где-то совсем рядом. Суетилась, чирикала, время от времени показываясь меж ветвей, чтобы вновь спрятаться в густой листве. Свят сам не мог понять, почему сосредоточился на этой вот пичуге.

Может, оттого, что разговор был неприятен?

Он помнил бараки.

Тесные. Темные. Дымные. Дым ел глаза, а холод пробивался сквозь толстый мех шубы. Этот холод пробирал до костей, и потому было странно, как окружающие Свята существа вовсе не замечают его. Как не замечают и самого Свята.

Смотрят не на него, сквозь него.

И если заговаривают, то лишь тогда, когда не ответить невозможно. Но и тогда-то он ощущает собственную ничтожность. И кажется, что это Свят заключенный, а они…

– …после пятой резолюции, которая отнесла дивов к… нестабильным элементам общества, было принято решение о создании специализированных поселений повышенного уровня контроля.

…забор.

И вышки.

Собаки, смысла в которых не было, ибо самые злющие псы замолкали, стоило показаться кому-то из дивного народа.

– Потом… дело о заговоре против народа. Ему намеренно придали такой резонанс, чтобы ни у кого не осталось и тени сомнений в их… виновности.

А о том, была ли вина, Казимир Витольдович благоразумно умолчал. Времена изменились? Возможно. Но не настолько.

– Почему они не ушли? – задал Свят вопрос, который мучил его давно.

А Казимир Витольдович, который ответ знал, не мог не знать, поправил очочки и ответил:

– Потому что не могли.

Он сцепил руки.

– Это… многих удивляло. Когда появилось время удивляться. Ладно, царская семья, драконья кровь… там вышло, как оно вышло… время смутное… война кругом, но дивы… пожелай они уйти, никто бы не посмел перечить. Им, если помнишь, вовсе сложно перечить. Многие ведь уходили, взять если тех же подземников, почитай, все переехали, не побоялись.

Казимир Витольдович поморщился.

– Или прибрежники… им бы море было, вот и приняли их с радостью.

Тема была не самой приятной.

– Дивов… дивов тоже приняли бы.

И не просто с радостью. Свят не сомневался, что те, пожелай покинуть разоренную войнами страну, с легкостью нашли бы новый дом. Им были бы рады.

Везде.

– Но уехали единицы. И прожили эти единицы не так и долго. Выяснилось, что дар их во многом завязан на родную землю. Чем дальше от нее, тем им тяжелее. Оттого и гибли они на Севере, оттого истаивали, кто послабее, тот быстро, кто сильнее… – он махнул рукой. – Старшие-то рода их глубоко корнями в землю ушли, вот и получалось, что хватило сил переселиться. Им и Север почти родным стал.

Почти.

Но… сухие исхудавшие лица, темная кожа, что кора, и как кора потрескалась, пошла язвами.

– Тогда-то, верно, думали, что смириться заставят или еще что… я человек маленький, – прозвучало это оправданием. – Но не учли, что нет иного народа, столь же гордого. А они помнили. Каждого, кто погиб, что там, на Севере, что раньше… и прощать не собирались.