Руководство к действию на ближайшие дни - Йоав Блум

Через много лет он все будет пытаться понять, почему же он позволил себе выйти с ней, почему отправился тогда на улицу. Как, черт возьми, у него получалось вести этот разговор – милый и легкомысленный. Ему было всего двадцать пять, он не был большим человеколюбом, все его отношения до тех пор проистекали в первую очередь от физиологической надобности, а не оттого, что он был кем-то очарован.

И все же что-то, что было заморожено в нем, в тот вечер растаяло, несмотря на музыку, немилосердно долбившую по мозгам, на фальшивые, завистливые улыбки подружек невесты, на лицемерные разговоры, в которые он оказался втянут на приеме. С девушкой общался как будто не он, а другой человек – Стефан желал его существования, но не был уверен, что тот и правда существует. Он сам не был таким. В тот вечер в нем открылся кто-то другой, и этого кого-то влекла к себе эта девушка – чувства такой силы он еще не испытывал.

Потом отзвуки этой беседы он чувствовал еще недели две. С новой знакомой они расстались под конец свадьбы, когда на свежий воздух вышло подышать (ну или проблеваться в тщательно подстриженных кустах вдоль дорожек) столько шумных пьяных людей, что находиться там стало уже тяжко. Он знал, как ее зовут, – но не более того. Но когда он почувствовал, что при воспоминании о ней внутри у него словно натягивается струна, что он ищет ее в любой девушке, которую видит на улице, – то понял, что, наверное, стоит позвонить жениху и расспросить о ней.

Когда он позвонил ей и представился, она сказала: «О, ну наконец-то. Я жду уже две недели. Идиот».

Авиталь была небольшого роста, худенькая – «петит», как она иногда говорила с нарочитым французским прононсом, – давая понять, что так ее можно будет ласково называть. У нее были непослушные рыжие волосы со светлыми прядями, большие карие глаза и розовые губы – они превращались в тонкую линию, когда она задумывалась. Еще у нее были маленький мотороллер – через год она его продала, – биологический факультет за плечами и хорошее знание южноамериканской поэзии. У нее были родинка на шее, слева, ближе к уху, абонемент в фитнес-клуб, которым она никогда не пользовалась, и стопки книг под кроватью: на полках не хватало места. Она смеялась коротко, заразительно, а в конце смешка слегка дергала головой. Она слегка вскрикивала, когда радовалась или была удивлена. Ей хотелось обниматься не только тогда, когда в кино становилось страшно, но и просто так, все время. У нее были невероятно обширные знания о том, как работает двигатель внутреннего сгорания в машинах, и привычка все время слушать музыку, когда она чем-нибудь занималась на кухне, – провод наушников доходил ей до пояса, где к резинке фиолетовых спортивных штанов был прицеплен плеер. Да, у нее были фиолетовые спортивные штаны, просто ужасного вида, с кучей дырок, – Стефан пытался убедить ее выкинуть их, но без толку.

Она могла говорить на его языке, успокаивать его. Она принимала его таким, какой он есть. Видела в нем то, чего он сам не видел.

Рядом с ней он ненавидел себя чуть меньше.

Его разочарованность во всем – она выражала другими словами, более мягкими. Она объяснила ему, почему он не любит все, что вокруг него, мир, где слишком много красивых улыбчивых людей. Где повсюду, куда ни глянь, на тебя смотрят модели, актеры, звезды, искрящиеся отрепетированным остроумием и счастливые донельзя. Очевидно же, что все вокруг счастливы до экстаза. Счастливы от своей чашки кофе, от своего телефона, от стиральной машины – все у них так прекрасно. А ты смотришь на свою жизнь – и, как бы она ни была хороша, она никогда не будет так же хороша, причем все время.

Твою жизнь и глянцевую картинку не сравнить по количеству красоты и радости, их всегда разделяет пропасть – и жизнь всегда проигрывает. Раньше он ненавидел мир – за его поддельность, за фальшивую красоту. От Авиталь он узнал, что ему нужно только немного красоты – но редкой. Моменты обыкновенного счастья, редкие минуты экстаза – но такие, которые запоминаются навсегда. Жизнь в этой культуре отнимает у тебя возможность их пережить. Тебя погружают в море обещаний – а выплыть из него никто не может…

Он вываливал на нее всю темную правду о жизни, а она смотрела на него, улыбалась, касалась лбом его лба – и он начинал сомневаться.

Она не боялась его и не стремилась его изменить. У нее не было страсти иметь как можно больше туфель, обтягивающих джинсов или вести разговоры о будущем их отношений. Когда она хотела перевести эти отношения на следующий уровень, она просто предлагала это сделать, как бы между прочим, но явно. И Стефан всегда говорил «да». Чем глубже она войдет в его жизнь, тем лучше.

Но он все еще не был готов произнести слово «любовь». Это казалось ему абсурдным. Он нападал на саму эту идею – с разных сторон, при разных возможностях.

– Мы любим только идею, – говорил он ей, – только абстрактный образ «возлюбленного», а сам человек оказывается только вешалкой, на которую этот образ надевается.

– Может, и так, – пожала плечами она. – Ну и что?

– Тогда может быть, что никто на самом деле не любит конкретного человека, – продолжал он.

– А чем это хуже? – спросила она. – Ну, значит, я люблю не конкретного мужчину, а всех хороших мужчин в мире – в твоем лице. А ты любишь всех женщин – в моем лице. Мы все в конечном счете – представители окружающего мира, пример любимого человека. Мы любим существующую красоту и благо через одно из их воплощений. – Она заправила прядь волос за ухо – и он забыл, о чем шла речь.

– Не может быть, чтобы ты выбрала меня, – как-то сказал он. – Ведь кого любить – не выбирают.

– Конечно выбирают, – ответила она и положила в рот маленький кусочек чего-то, что лежало на тарелке. – Первый укус любви действительно не выбирают, но вот расчесывать его или нет – выбрать можно.

Из уголка рта у нее стекла капелька сока от того, что она ела, и он подумал, что не выдержит этой невероятной красоты.

– Ведь у каждого из нас есть кто-то, кто говорит, что любит его, кто считает его классным, – сказал он. – Даже у тех, кто совсем-совсем не такой, даже у полных мерзавцев. Неужели все достойны любви?

– Дурак, – сказала она, продолжая бежать рядом с ним в своих жутких фиолетовых штанах, – это не опровержение, а, наоборот, доказательство. – Она послала ему воздушный поцелуй и умчалась вперед.

– Не важно, есть ли у тебя «плохие» качества, – сказала она, когда они смотрели на город, сидя на крыше. – Как только появляется женщина, которая любит тебя, в том числе и эти качества, они раз – и становятся хорошими. И ты уже не нерешительный – а просто все обдумываешь, ты не живешь мечтами – у тебя душа ребенка, ты не копаешься в дурацких подробностях, а внимателен к деталям. Больше того, ты не терпишь провал за провалом – а пытаешься снова и снова. Понял? – Она подняла на него глаза.

– Что? – переспросил он, смущенно глядя на то, как в них отражаются огни вечернего города.

В конце концов она забила в его недоверие последний гвоздь, он сдался – и закрыл глаза. Они лежали на клетчатом пледе для пикника.