Пленник богини любви - Елена Арсеньева

«Как, ну как же это случилось? – смятенно думал Василий. – Мы не знали друг друга всю жизнь, и вся наша жизнь вела нас друг к другу!»

Ему теперь нелепым казалось даже вспомнить о том, что Варя когда-то не нравилась ему, что он ее даже ненавидел. Чего врать-то себе? Она убила его наповал еще прежде, чем сказала слово, еще прежде, чем он увидел эту тень ресниц на щеке, прежде, чем дрогнули ее губы, заставляя задрожать его сердце. Сейчас ему казалось, будто, еще не зная, еще не видя, он уже любил ее, ждал встречи с нею. Еще до рождения, в этой жизни и в той, во все времена…

Время готовило их к встрече друг с другом. Василий невольно вздрогнул от этой мысли. Да, между ними двумя как будто стояло еще одно существо, взаимно ими рожденное. Это была их страсть, их взаимная страсть, и она забрала в свои руки полную власть над ними.

Страсть была нетерпелива. Она не желала ждать! Она мечтала слить их тела, и сердца, и губы, она хотела, чтобы на эти звезды они смотрели единым взором – ее взором! Страсть была полновластным владыкою, и ее рабы беспрекословно повиновались ей.

О нет, у них не было ни единой возможности противиться! Даже это единственное на поляне дерево, под которым они стояли, было не просто каким-то там дубом, нет – оно звалось ашоки, что означает – дерево любви, и, когда его листья зашелестели при дуновении ветра, они зашептали мантру любви.

У них не было пышного ложа, отделанного благовонным сандалом, да и не надобно им этого было, потому что каждый из них был ложем друг для друга. Он объял ее, как обод объемлет спицы, она обвивала его, как пелены обвивают новорожденного – и мертвого, и это было правдой: он рождался в ее объятиях, и умирал, и рождался вновь и вновь.

Мужчина и женщина словно две дощечки для добывания огня. Пламень, который возникает меж ними, и есть тот огонь, который дали людям боги. И приносящий на нем жертву равняется богам.

Луна заливала землю ослепительным белым светом, так что пара, творящая любовь под деревом ашоки, была ясно видна человеку, стоящему на краю поляны.

Да, этот человек видел все, от первого мгновения поцелуя. Притом соглядатай не только видел – он ощущал! Стоящему в тени казалось, что все это происходит с ним… но когда те двое замерли, оплетая друг друга телами, сливая биенье сердец, которые готовы были разорваться от любви, он улыбнулся, как улыбается человек, который не верит в счастье. Он знал, что людей, столь ненасытных в чувственных утехах, смерть делает подвластными себе. Он знал, что эти двое обречены умереть…

Он знал также, что смерть их станет и его смертью, и только это утешало его в кромешной тоске, которой он был объят, глядя на этих двоих, кои обречены умереть в один день.

* * *

Варя открыла глаза, когда солнце едва взошло. На поляне лежал туман, и ей показалось, что они с Василием накрыты огромным белым покрывалом, под которым вместе с ними прикорнули и поляна, и колонны старого храма, и совсем не страшный сейчас, а просто очень старый сиватериум, и самые джунгли, так же утомленные любовью, как была утомлена она.

Слезы навернулись на ее глаза, но это были не только слезы счастья.

Василий, значит, ничего не заметил, опьяненный желанием. То, что осознал бы и понял всякий мужчина, прошло незамеченным в этой буре чувств, а теперь его непробудный сон давал Варе мимолетную передышку. Если бы сейчас найти поблизости воду, и омыться, и вернуться к спящему супругу освеженной и чистой, может быть, он поверил бы, что она уже смыла с себя все следы нарушенного девичества?

Да неужели он и правда ничего не заметил?!

Варя тихо всхлипнула и осторожно поднялась, затаив дыхание и стараясь ни травинки не колыхнуть. Здесь должна быть вода, но где? Возможно, там, где расшумелись проснувшиеся птицы?

Она кое-как обмотала вокруг стана измятую голубую кисею, рассеянным взором поискала ленту, которую влетала в косу, но в конце концов забыла о ней и пошла искать воду, задумчиво касаясь пальцами ожерелья, вчерашнего дара Кангалиммы. Ожерелье так и оставалось на ней всю ночь.

А если она не отыщет воду? Если придется предстать перед мужем с повинной головою и сознаться в том, что…

В чем? В чем она собиралась сознаваться, если сама не понимала, что с нею произошло?

Варя всегда была своевольна и дерзка. Сколько себя помнила, ей никто не умел ничего запретить, а шумный гнев отца был чем-то вроде громовых раскатов и стрел молний: грохочет, сверкает, ослепляет, но попусту уходит в землю или ударяет в кого угодно, только не в дочку. Она делала только то, что хотела. Захотела – и поехала с отцом по всей Европе, а потом через Кавказ, и Персию, и Тибет, и Гималаи – в смертельно опасное путешествие, переодетая в мужскую одежду, привыкая следить за каждым словом, за каждым шагом, наблюдая мир, живущий вокруг, и все более страстно увлекаясь его разноцветьем.

Индия очаровала ее с первого мгновения – Варя даже и не пыталась противиться этому очарованию. Жизнь здесь была для нее игрой, и девушка искренне думала, что это она устанавливает правила сей игры: ездит куда хочет, встречается с кем хочет, доверяясь безоглядно этим темнооким людям, которые под пышным гостеприимством таили самое отвратительное коварство.

…Беда случилась с нею в доме магараджи Такура, которого и она сама, и отец считали достойнейшим человеком. Впрочем, очень может быть, что таковым он и оставался, ничего не ведая о том, что свершилось в его доме с иноземной гостьей. Она сама была отчасти виновата: ну зачем решилась курить хукку? Но княгиня-магарани курила на ее глазах, и ее дочери – тоже… Итак, она попробовала хукку – помнится, сразу закружилась голова, захотелось спать. Варя и пошла спать в отведенные ей, как гостье, отдельные покои на женской половине дома, и в эту ночь ей привиделся сон – самый прекрасный из всех снов, сравнимый только… сравнимый только с теми восхитительными ощущениями, которые она испытала нынче ночью в объятиях своего мужа. Разумеется! Ведь и в том сне он был с нею, он любил ее, он насыщал ее изголодавшееся по наслаждению тело и насыщался ею сам. Вот удивилась она, впервые увидев Василия! Едва удалось сдержать себя и не броситься ему в объятия. А он смотрел на нее таким ледяным, неузнающим взором!..

Варя не знала тогда, смеяться ей или плакать.

«Ты забыл меня? – хотела она спросить. – Как мог ты забыть меня, ведь там, под луною, ты полюбил меня навеки, я знаю, я чувствую это!..»

О, какой был сон, какой сон… Пробудившись, Варя едва не умерла от разочарования, обнаружив, что по-прежнему находится в доме магараджи, а не в том сказочном дворце, где познала счастье… призрачное счастье! Потом ей сказали, что она спала трое суток. И еще кое-что она узнала о себе… сама постигла страшную истину!

Она наслаждалась сновидением, а в это время кто-то неведомый пробирался к ней тайком и наслаждался ее бесчувственным телом.

Варя остановилась, заломила руки. За что боги так наказали ее? Почему, узнав величайшее на земле счастье, она должна была узнать и величайшее горе? Ведь теперь ей вечно предстоит жить во лжи, обманывая того, кто верит ей безоглядно, кого она любит больше всех на свете, больше себя, больше жизни…