Пленник богини любви - Елена Арсеньева

Все замерли, онемев, не в силах даже издать испуганного крика.

Эта голова оказалась в несколько раз огромнее слоновьей, однако то был именно слон, если судить по искусно приделанному хоботу, конец которого гигантской черной пиявкою изгибался почти у ног путешественников. Но у слона нет рогов, а у этого было целых четыре! Передняя пара на плоском лбу торчала, слегка закручиваясь вперед и раздаваясь в обе стороны, как рога быка, а за ними возвышались два других, массивные, разветвлявшиеся до такой гигантской вышины, что могли бы, казалось, украсить головы десятка обыкновенных оленей. В пустых впадинах черепа были вделаны подобия глаз из выделанной желтой и прозрачной, как янтарь, кожи носорога, а за этим подобием глаз горели две зажженные плошки, что придавало голове еще более ужасный, просто дьявольский вид.

– Матушка Пресвятая Богородица… – прошелестела Варя, а Реджинальд произнес с отвращением, которое великолепно маскировало испуг:

– Да что ж это такое, наконец?!

– Обыкновенный сиватериум, – спокойно ответил Василий, краем глаза ловя восхищенный взгляд Вари и принимая еще более невозмутимый вид, словно разглядывать такие головы – для него одно из привычнейших занятий.

– Я видел остов этого допотопного зверя в музее Азиатского общества. Как правило, его раздробленные кости находят в Гималайских горах. Он назван так в честь бога Шивы. А что, Нараян, этот сиватериум был любимым зверьком твоей знакомой колдуньи? И она сберегла его скелет на память о прошлом? Ну, тогда лгали люди, уверяя, будто ей триста лет. Мало сказать – миллион…

Его прервал низкий, дребезжащий звук, пронесшийся над поляной, – странный звук, от которого путешественники оцепенели. Чудилось, в лад ему забились, задрожали, напряглись все жилки в их телах!

– Что это… что это за?.. – выдавил кое-как Бушуев, и у него перехватило горло.

– Это ситара, – пояснил Нараян, который оставался совершенно безразличным к колдовскому звуку, – однако не совсем обычная. У нас ее называют ситарой демонов, и…

– Я требую все это немедленно прекратить! – послышался вдруг возмущенный голос Реджинальда. – Это… это людоедство! Ситара бхуттов! Вы прекрасно знаете, что струны у нее сделаны из человеческих жил! Дикость, дикость…

Он не договорил – умолк внезапно, и по виду его можно было подумать, что он уже никогда больше не произнесет ни одного слова.

Перед ним стояла Кангалимма.

Никто не видел, как, откуда она взялась, и, если бы стало известно, что она выросла из-под земли, это не удивило бы путешественников больше, чем ее поразительная внешность!

Перед ними стоял очень высокий скелет, обтянутый коричневым сафьяном, который лишь с большой натугою можно было принять за человеческую кожу. На костлявых плечах была посажена крошечная головка, напоминающая голову мертвого дитяти. Глубоко запавшие, бледные, почти белые, выжженные временем огромные глаза так и пронизывали все вокруг жгучим взглядом, под которым путались мысли, а кровь холодела в жилах.

Да, Кангалимме вполне могло быть куда больше трехсот лет. Она изжила срок, когда старость что-то значит. Всесокрушающая рука времени, коснувшись колдуньи в предназначенный час, сделала свое дело и остановилась.

Но самыми поразительными во внешности Кангалиммы были ее волосы. Чудилось, десятилетия (столетия?) должны были давно выполоть растительность на ее голове, однако у нее не было даже ни единой сединки! Длинные, тяжелые, блестящие от кокосового масла платиновые пряди ниспадали до самых пят, отсвечивая в лучах солнца каким-то странным зеленоватым блеском.

«Говорят, у покойников, у упырей растут в могилах волосы и отрастают ногти!» – в ужасе подумала Варя.

Кангалимма по-прежнему стояла неподвижно, словно превратившись в бронзового идола, не сводя горящих углей своих глаз с оцепенелых европейцев. В одной руке она держала небольшое блюдо, на котором пылал большой кусок камфары. Желтоватое бледное пламя, развеваясь по ветру, почти касалось ее лица. Голову ее обвивала золотая змея с пустыми, как бы выколотыми, глазами, в которых мерцали темные тени. Вокруг морщинистой, как гриб, тонкой, как косточка, шеи колдуньи лежал тройной ряд золотых тяжелых цепей, а поверх них – ожерелье из каких-то бледных камней, напоминающих туманные опалы. Совершенно такого цвета были глаза Кангалиммы, но вдруг они вспыхнули, наливаясь темным серым светом, когда взор их упал на Нараяна.

Глубокий вздох приподнял кисею цвета шафрана, обвивающую тощую фигуру.

– Богиня явилась к человеку! – прошелестело на сухих, почти прилипших к черепу губах – и колдунья засеменила ногами: сперва медленно, судорожно, неровно; потом постепенно движения ее стали плавнее – и вот, нагнувшись всем телом вперед, извиваясь во все стороны, она с невероятной быстротой понеслась вокруг пришельцев. Беззвучно касались травы сухие костлявые ноги; желто-зеленые космы извивались, как стая змей, разлетались во все стороны, едва не достигая лиц оцепеневших людей. Они еле успевали отшатываться. Вдруг старуха подпрыгнула, взвилась в воздух, будто у нее выросли крылья или неведомая сила подтолкнула ее ввысь, – и путешественники хором вскрикнули, увидав ее стоящей на голове сиватерия, между его четырьмя рогами.

Раздался пронзительный голос:

– Горе, горе вам! Горе вам, дети нечестивых ракшасов! Горе вам, неверующим в богиню Кали и великого Шиву! Демоны! Вы ходили в обуви из кожи священной коровы!.. Зачем ты привел ко мне их, нечестивых?

Поскольку голова колдуньи была воздета к небесам, Вареньке на какой-то бредовый миг почудилось, будто сие исчадие ада вопрошает самого Господа Бога, однако ответил ей Нараян:

– Я привел к тебе мужчину и женщину, чтобы ты нарекла их мужем и женой.

Колдунья сошла на землю, мелко переступая по чудовищному черепу сиватерия, и стала лицом к лицу с Нараяном. Сухие губы раздвинулись в подобие усмешки.

– Они бхилли? – вопросила Кангалимма, нимало не обращая внимания на Варю и Василия, хотя ясно было, что речь идет о них.

– Они иноземцы из-за гор. Из северных земель, – проговорил Нараян. – Из тех стран, откуда приходит Луна.

– Откуда приходит Луна!.. – словно эхо, повторила колдунья, и, как бы в знак того, что некое волнение впервые окрасило ее голос, легкая дрожь прошла по зарослям, обступившим поляну. – Значит… о, это значит, что…

– Сверши предначертанное! – сурово изрек Нараян, и Варя подумала, что властные нотки в его голосе, конечно же, померещились ей.

– Я исполню то, чего ты хочешь, – кивнула Кангалимма. – Но хочет ли этого еще кто-нибудь, кроме тебя?

– Я… я, да, да… – забормотал Бушуев, правая рука которого судорожно тискала крест на груди. – Девка не бесприданница, вы не подумайте, ваше преосвященство… на крайний случай восемь сундуков с каменьями и жемчугами припасено… – Он осекся, прихлопнул ладонью рот: – Господи, прости, чепуху несу!

Поскольку он говорил по-русски, вряд ли кто-то мог понять смысл этих бредовых речей, а Василий с Варей их как бы и не слышали, прикованные к оцепеневшему взору колдуньи.