Лекарство для империи. История Российского государства. Царь-освободитель и царь-миротворец - Борис Акунин
Шрифт:
Интервал:
Повторилось то же самое. «Широкие слои» сочувствующих преисполнились патриотизма, устремились спасать «славянских братьев». Узкий круг непримиримых революционеров занервничал, радикализировался и задействовал крайнее средство революционной борьбы, уже совершенно нечаевское: террор.
Но времена переменились. Вырос градус ожесточения. Одним выстрелом, как в 1866 году, не обошлось. Загнанная внутрь болезнь дала себя знать. Нарыв прорвался. Конфликт перешел в террористическую фазу.
«Земля и воля» выступала против борьбы с оружием в руках, делая исключение только для самообороны. Индивидуальному террору организация предпочитала «аграрный террор», которые должны были устроить крестьяне, нападая на помещиков.
Но крестьяне не нападали, революционная волна шла на убыль, и некоторые землевольцы горели желанием повернуть это течение вспять.
Поразительно, что роковой поворот осуществила хрупкая молодая женщина – Вера Засулич (1849–1919). Она прошла обычный для тогдашних русских интеллигентных девушек путь: поработала переплетчицей, учительницей, акушеркой, «ходила в народ», распространяла запретную литературу, была в ссылке – одним словом, приносила себя в жертву ради народного блага.
Двадцать четвертого января 1878 года Засулич пришла на прием к петербургскому градоначальнику Трепову, известному «держиморде», и тяжело ранила его двумя выстрелами в живот. Это была месть за уже довольно давнюю историю: полугодом ранее Трепов приказал высечь арестованного студента.
Согласно новым судебным установлениям, процесс был гласным и вердикт выносили присяжные. Тут-то и выяснилось, что независимый суд и «ордынское» государство совершенно несовместны. Растроганные видом подсудимой, ее благородством и несомненным альтруизмом, а также возмущенные произволом градоначальника, присяжные объявили Засулич невиновной. Это стало настоящим шоком для правительства и дало невероятный толчок революционным настроениям самого радикального свойства. Полиция попыталась задержать террористку невзирая на вердикт – студенты ее отбили и помогли скрыться.
Дело Засулич затмило реляции с Балкан, тем более что боевые действия к тому времени уже закончились.
Выстрел Веры Засулич. А. Доденард
Самым же тяжелым последствием процесса было то, что террор, если так можно выразиться, вошел в моду. Очень горячих и очень холодных голов, готовых взяться за оружие, нашлось немало. Некоторые были связаны с подпольщиками, другие действовали по собственному почину.
Турецкая война закончилась, но началась война между государством и революционерами.
Вот краткая хроника основных ее событий (за исключением покушений на цареубийство, о которых будет рассказано отдельно).
30 января, то есть меньше чем через неделю после акции Засулич, в Одессе произошла перестрелка. Жандармы пришли арестовывать нелегалов, а те вместо того, чтобы сдаться, как бывало прежде, открыли огонь.
1 февраля в Ростове-на-Дону тамошние подпольщики убили полицейского провокатора Никонова.
23 февраля в Киеве трое террористов стреляли в товарища прокурора Котляревского.
25 мая в том же городе ударом кинжала был убит адъютант жандармского управления барон Гейкинг. Террорист скрылся, отстреливаясь.
Каждый из этих терактов сопровождался выпуском прокламаций о приведении в исполнение приговора, вынесенного некоей «русской социально-революционной партией», а вооруженное сопротивление при аресте или попытке задержания отныне становится обычным делом.
Обостряется ситуация и в столице. Чтобы не повторился казус с оправданием Засулич, правительство предает одесских арестантов военному суду – под предлогом того, что в январе в городе еще не было отменено военное положение, а нападение на жандармов было приравнено к нападению на солдатский караул. Благодаря этой казуистике суд прошел без сюрпризов, одного из обвиняемых расстреляли. Но в отместку, всего два дня спустя, среди бела дня, в центре Петербурга, землеволец Кравчинский кинжалом заколол самого шефа жандармов и начальника Третьего отделения Мезенцева, после чего благополучно скрылся. Безнаказанное убийство руководителя имперских спецслужб стало настоящей пощечиной для репрессивной машины, гордившейся своим всемогуществом.
Машина ответила так, как умела – еще бóльшими репрессиями. Притом не точечными, а массовыми, то есть наиболее бездарным и опасным образом. Правда, у нее не было другого выхода – полиция еще не научилась бороться с конспиративными организациями.
Прямо в день похорон Мезенцева в Зимнем дворце состоялось экстренное заседание Совета министров в присутствии императора. Постановили: подлежащих бессудной «административной высылке» (то есть кого угодно, по одному лишь подозрению полиции) отправлять «преимущественно в Восточную Сибирь»; за вооруженное сопротивление предавать военному суду с немедленным исполнением приговора; построить специальные тюрьмы и колонии для содержания политических.
По сути дела, государство решило ответить на террор террором. Людей по-настоящему отчаянных (а постнечаевские «обреченные» все были такими) запугать этим совершенно невозможно, они лишь лучше конспирируются. Общество при этом, подвергаясь полицейскому произволу, начинает горячо сочувствовать бесстрашным героям, сражающимся с несправедливостью, и не ставит им в вину проливаемую кровь. В самой, может быть, главной борьбе – за умы и сердца – правительство безнадежно проигрывало. Всякий передовой человек счел бы низостью помогать полиции и достойным поступком – помочь революционерам, даже если не разделял их взглядов.
Да что «передовой человек»! Вот разговор 1880 года. Участвуют два убежденных консерватора: Федор Михайлович Достоевский и Алексей Сергеевич Суворин, редактор благонамеренной газеты «Новое слово», которую демократы называют «Чего изволите?».
«Представьте себе, – говорил он [Достоевский], – что мы с вами стоим у окон магазина Дациаро и смотрим картины. Около нас стоит человек, который притворяется, что смотрит. Он чего-то ждет и все оглядывается. Вдруг поспешно подходит к нему другой человек и говорит: «Сейчас Зимний дворец будет взорван. Я завел машину». Мы это слышим. Представьте себе, что мы это слышим, что люди эти так возбуждены, что не соразмеряют обстоятельств и своего голоса. Как бы мы с вами поступили? Пошли ли бы мы в Зимний дворец предупредить о взрыве или обратились ли к полиции, к городовому, чтоб он арестовал этих людей? Вы пошли бы?» «Нет, не пошел бы…» «И я бы не пошел».
Потому что доносить на революционеров стыдно. Даже если они собираются взорвать Помазанника Божия.
«Ведь это ужас. Это – преступление, – вздыхает Федор Михайлович. – Мы, может быть, могли бы предупредить…»
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!