Жизнь волшебника - Александр Гордеев

его. И его «Тающий

Кот» всегда выходит победителем.

После первой же лезгинки Романа восторженные кавказцы в качестве подарка посылают на его

столик бутылку водки. А потом, в каждый очередной его визит в «Пыльные сети», все завсегдатаи с

первыми же звуками любой быстрой мелодии начинают выжидательно поглядывать в его сторону.

Но ему-то интересны, конечно, не завсегдатаи. Даже самая красивая из женщин после его

быстрого танца уже не может отказать и в медленном…

Лёжа как-то на койке в общежитии и читая книгу модного писателя-деревенщика, который не

рассуждает даже, а художественно ноет о разлагающихся нравственных нормах, Роман вдруг

спохватывается про себя: а где же он-то свои нормы оставил? Он что, уже не деревенский? Ведь,

судя по рассуждениям этого писателя, он просто деградирует, потому что не вправе хотеть женщин

в такой степени, в какой он всё-таки почему-то хочет их. Но как можно не желать женщин, если они

есть? Причём как раз для того, чтобы их желали. Вот ведь в чём заковыка-то! А что же, сам-то этот

писатель никогда никого не хотел? Он что же, ненормальный какой? Больной, что ли? Или у него от

природы заужены эти физиологические потребности? Ну, тогда ему, конечно, легко учить и

монашеские проповеди петь. А при чём тут его кивки на народную нравственность? Народ всегда

был максимально раскован в тех общественных, политических и прочих рамках, которые имел. И

всегда станет ещё раскованней, если рамки будут шире. Народ, как умная вода, всегда займёт все

возможные границы того нравственного сосуда, в который он влит.

Ущербность своего образа жизни Роман хорошо осознаёт и без каких-либо кивков на высокую

нравственность народа, и без всякого писательского нравоучительства. Ведь, в сущности-то,

увлечение женщинами – это самый простой способ обращать свою жизнь в забвение, сливать её в

песок. Жизнь вообще обладает какой-то феерическо-развлекательной агрессией. Отдайся весь без

остатка ярким впечатлениям и наслаждениям, и от твоей личной жизни не останется ничего. Она

вся растворится в этом сладком сиропе. Очевидно же, что настоящее удовольствие и

удовлетворение жизнью состоит не в развлечениях, не в лёгких поверхностных приключениях, а в

духовной наполненности души.

В воскресенье не надо тащиться на работу. Можно поспать чуть подольше, а потом сходить в

магазин за продуктами. У прилавка небольшая очередь, позволяющая неспешно ворочать

мыслями. Состояние всё ещё какое-то полусонное: «поднять подняли, а разбудить не разбудили».

«А, кстати, с кем я сегодня ночевал? Ведь я же сегодня с кем-то спал… Но с кем?!» В

растерянности Роман даже прикрывает ладонью открывшийся рот. Вчерашняя или уже

сегодняшняя женщина ушла рано утром, но он не помнит ни лица её, ни фигуры, ни имени. Была

просто «какая-то женщина», и всё. Женщина вообще, в принципе. Тут впору протрясти головой,

50

окончательно проснуться и задуматься на один порядок сильнее. Пора либо бросать весь этот

разврат, либо научиться как-то оставлять его в памяти, потому что, как бы там ни было, но это тоже

жизнь.

У женщин, как и у снов, общее свойство легко забываться. Костик запоминает их с помощью

фантиков. Делая попытку хоть как-то самосохраниться, Роман вспоминает и записывает в книжку

имена женщин, а если имена сдваиваются или страиваются, подписывает характеристики: какие-то

особенности вроде цвета волос или глаз. А ещё для описания сути женщин находятся различные

цветовые определения, которые кажутся наиболее памятными. С самого детства, с момента, как

он попал в райцентре под автобус, этот «спектральный анализ» срабатывает сам собой. Поэтому в

его книжке появляются характеристики: «золотистая», «бледно-розовая», «с синевой»,

«малиновая»… Интимные детали фигур он не трогает, опасаясь возможной потери книжки.

Конечно, нашедший его досье, никогда не узнает автора, однако, как думает Роман, такое подлое

явление, каким является он, не вправе открываться миру даже анонимно. Впрочем, для

достоверности памяти таких заметок всё равно не хватает, а перенимать опыт Костика с его

фантиками, по выражению же Костика, западло. Пусть я почти такой же, как он, а всё равно в чём-

то лучше. Но – стоп, стоп, стоп! Да ведь тут-то его дырявой памяти поможет тот же дорогой,

бережно хранимый фотоаппарат «Смена-6», когда-то подаренный отцом!

Женщины и девушки фотографироваться любят больше, чем мужчины. Ну, так они и в зеркало

смотрятся чаще. Можно сделать просто портретный снимок. А можно и не портретный. Когда есть

отношения – женщинам и самим интересно сняться откровенней. А это уже коллекция. Коллекция

фотографий, но выходит, что и коллекция женщин. Она хранится отдельно в чёрном пакете, вместе

с пачками неиспользованной фотобумаги, который обычно боятся открывать. Теперь победы

обретают дополнительный смысл – уже само увеличение коллекции кажется не меньшей

ценностью, чем сама победа. Победы, полученные в результате возрастающего искусства

соблазнителя, вроде как дешевеют, а коллекция дорожает.

Однако, как ни уговаривай себя, как ни переводи этот пустой образ жизни в какие-то другие

формы, например, в форму того же коллекционирования, общее разочарование остаётся.

Любопытного в женщине обнаруживается куда меньше, чем ещё совсем недавно грезилось из

юношеского целомудрия. Теперь-то уж понятно, например, что женщина не может быть красивой

единственно от того, что она обнажена. Оказывается, красота – это не когда что-то обнажено, а

когда обнажено именно красивое. Но почему как раз именно сильно развитые женские формы и

отталкивают. Почему именно это впечатление кажется особенно грубым? Хотя, как это

отталкивают? Уже отталкивают? Опа-па! Так ведь это похоже на отрыжку! На пресыщение!

Приехали, дорогой! А что ж так быстро? Может быть, потому что женщин было уже слишком много

для тебя? Конечно, никакое это не пресыщение, но, кажется, Женщина, как одна из категорий

жизни, постигнута. Если только это заявление не слишком безответственно… Полностью постичь

такое явление, как «женщина», в двадцать лет?! А дальше, простите, что делать? Чем в этой

длинной жизни заниматься ещё? Уже не жить? Уже хватит? А может быть, это разочарование не от

пресыщения, а от опытности? От всё большей изощрённости вкуса? От понимания, что сильно

развитые женские формы не гарантируют страстность? Ведь тут, более того, наблюдается даже

нечто обратное – чем более женщина сексуальна внешне, тем меньше в ней страсти и огня. Как

будто её страсть растрачивается через саму внешнюю сексуальность. И напротив, внешне

неприметная женщина (серенькая мышка) может оказаться настоящей бомбой. Ну как тут не

сделать вывод, что крутые женские формы – это чаще всего обманка, излишность?

Так это или не так, но дух любовных приключений становится дряблым и вроде как

необязательным. Куда спокойней видеться с несколькими,