Русская эмиграция в Китае. Критика и публицистика. На «вершинах невечернего света и неопалимой печали» - Коллектив авторов

Я заказал списать с него портрет Горбунову13: вышел похож. Он поздоровел, целый год провел в драках и поэтому писал мало, но замыслил очень много. Видел я вашего Липперта14. Он перевел “Дары Терека” и перевел славно… “Герой нашего времени” печатается вторым изданием…»

В этом публикуемом впервые отрывке из письма Краевского весьма существенна фраза о горбуновском портрете Лермонтова. Она содержит мнение современника, лично и близко знавшего поэта. Это важно, в виду многообразия лермонтовских портретов, писанных разными художниками. Сходство Лермонтова на портрете Горбунова приобретает, таким образом, новое и весьма авторитетное свидетельство.

Д-р Роберт Липперт, о котором идет речь в конце письма, – известный переводчик пушкинских и лермонтовских произведений. В то время он перевел три стихотворения Лермонтова: «Терек», «Казачью колыбельную песню» и «Завещание». Они были напечатаны, уже после смерти поэта, в одном из лейпцигских журналов.

-

В творчестве Лермонтова выявлялись основные черты его мировоззрения. В них можно усмотреть три положения: любовь поэта к жизни, вера в людей и, наконец, здоровый и оптимистический взгляд на будущее.

Стихотворение «Спеша на север издалека», финальная часть «Демона», заключительные строки из «Героя нашего времени», подводящие своего рода итог сценам, где кипят людские страсти, проходят любовь и смерть, – все это вычерчивает перед читателем орлиный полет мысли гениального поэта. И нельзя не привести этих заключительных строк из «Героя нашего времени», нельзя не напомнить о них: «Шумят целебные ключи, шумит разноязычная толпа, а там, дальше, амфитеатром громоздятся горы все синие, все туманные, а на краю горизонта тянется серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчиваясь двуглавым Эльборусом. Весело жить в такой земле!».

Г. Савский

Женщины в жизни великого поэта. Кого любил и кого воспевал М. Ю. Лермонтов

Трудно найти другого великого поэта или писателя, на характер которого женщины оказали бы столь же огромное влияние, как на характер М. Ю. Лермонтова. Несмотря на весь байронизм лермонтовского миросозерцания и на гордую замкнутость его характера, порою переходившую в прямую жестокость к людям, в душе М. Ю. Лермонтова и как раз в лучшей ее части, оставившей нам все плоды его музы, было много женственного. Начиная с властной его бабушки Елизаветы Алексеевны Арсеньевой и кончая сенными девушками в Тарханах, женское влияние наложило глубокий отпечаток на характер поэта, и след этот был далеко не всегда благотворным.

На основании всех этих данных многие биографы изображают Лермонтова в отношениях с женщинами жестоким, холодным и эгоистичным. Возможно, что здесь есть доля истины. И все же хочется верить, что в действительности Лермонтов мог любить глубоко и самоотверженно, так, как не умели любить светские «красавицы городские», вызывавшие в поэте одно желание:

.. бросить им в лицо железный стих,

Облитый горечью и злостью!

Кто же были те женщины, к кому обращались возвышенные чувства этой гордой души и кому посвящались его лучшие стихи? Их до странности мало! Кто была первая, разбудившая в поэте чувство возвышенной, романтической любви, – мы не знаем, но сам Лермонтов в июле 1830 года записывает в свою тетрадь: «Кто мне поверит, что я знал уже любовь, имея 10 лет от роду? Мы были большим семейством на водах Кавказских… К моим кузинам приходила одна дама с дочерью, девочкой лет девяти… Я не помню, хороша собой была она или нет, но ее образ и теперь еще хранится в голове моей. Он мне любезен, сам не знаю почему…» Об этой ранней влюбленности поэт упоминает и в своем прозаическом отрывке «Синие горы Кавказа», и все заставляет нас думать, что это первое детски-чистое чувство прошло через всю жизнь поэта. Именно образ этой полузабытой незнакомки-девочки ищет Лермонтов в позднейших своих увлечениях.

Следующим, по времени, увлечением поэта была гордая красавица А. В. Алябьева1, которой он посвящает ряд лирических стихов, П. А. Бартенева2, А. Г. Столыпина3. Едва ли все это было в какой-нибудь мере серьезно. Напротив – именно эти увлечения, быстро вспыхивающие и так же мгновенно гаснущие, создают поэту репутацию жестокости и непостоянства, подхваченную менее чуткими из биографов.

Лето 1830 года, перед поступлением в университетский пансион, Лермонтов провел в имении близких родственников Столыпиных – «Середникове». Здесь он был окружен целым цветником кузин; в одном соседнем имении жила несколько более старшая Катерина Александровна Сушкова4, – в замужестве Хвостова, оставившая об этом времени много интересных, но, увы, далеко не всегда правдивых страниц в своем дневнике; в другом близком имении жили сестры Верещагины5, из которых Александра Михайловна надолго осталась другом поэта. Здесь поэт играет в любовь, но именно только играет.

Еще прежде, до поступления в университетский пансион, поэт близко познакомился с семьей Лопухиных, состоявшей из старика отца, трех дочерей и сына. Одна из дочерей – Варвара Александровна навсегда завладела сердцем поэта, другая – Мария, стала его преданным другом, от которого не было тайн.

Варвара Александровна Лопухина6, «молоденькая, умная, как день, и в полном смысле восхитительная», – по отзывам Шан-Гирея, – прошла через всю жизнь Лермонтова. Это была идеальная, романтическая любовь и характерным для замкнутой натуры поэта является то, что именно ее имя не встречается в посвящениях его стихов; это имя он хранит как святыню в тайне от всех7. Но именно эта любовь вдохновила поэта на лучшие его стихи и в том числе на изумительную «Молитву» («Я, Матерь Божья, ныне с молитвою…»).

Неразрывности духовных нитей, связывавших поэта с В. А. Лопухиной, способствовала искренняя дружба его к сестре ее, М. А., переписку с которой он не прерывает ни на один день. Он также «едва не сходит с ума от радости», когда видит брата ее Алексея Лопухина: все, что, так или иначе, относится к предмету его любви – священно.

Шан-Гирей, близкий друг поэта, описывает впечатление, которое произвело письмо, извещавшее о выходе замуж В. А. Лопухиной за Бахметьева:

– Мы играли в шахматы, человек подал письмо; Мишель начал читать, но вдруг изменился в лице и побледнел; я испугался, хотел спросить, что такое, но он, подавая мне письмо, сказал: «Вот новость, – прочти», и вышел из комнаты. Это было известие о предстоящем замужестве В. А. Лопухиной8.

Надо сказать, что брак ее был глубоко несчастен и она, надолго пережив поэта, страдала и томилась воспоминаниями о нем9. Было что-то мистическое в этой любви Лермонтова, и таинственно закончилась она после смерти поэта…

После первой ссылки Лермонтова, когда он в 1838 году жил в Петербурге в «благословенном уголке» у Карамзиных,