Русская эмиграция в Китае. Критика и публицистика. На «вершинах невечернего света и неопалимой печали» - Коллектив авторов

о произведениях Лермонтова. О них будет достаточно сказано в этот его юбилейный год, который совпал с новой мировой трагедией – Второй мировой войной, и который потонет в ее оглушительных взрывах.

Темой здесь написанного является душа Лермонтова. Говоря о его душе, нельзя не остановиться на глубокой, горней, какой-то не от мира сего религиозности Лермонтова6.

Русская литература знает лишь одного еще писателя с такой же глубокой религиозностью – Достоевского. Лишь для Лермонтова и Достоевского «Бог с сатаною борется, – и поле битвы – сердца людей».

Их обоих всегда окружали как Ангелы Света, так и Ангелы Тьмы, которые всегда витают вокруг душ, сотканных из «лучшего эфира». Никто так глубоко, как Достоевский, не проник в тайники потрясенной человеческой души, никто так не изведал и не поведал миру как о падении ее, так и о ее воскресении.

В более поэтических образах борьбу Бога с Сатаной за человеческую душу показал нам Лермонтов в борьбе Ангела с Демоном за душу Тамары, которая закончилась победой Света над Тьмой.

Есть ли еще один поэт, один писатель в мире, в творениях которого так часто, так постоянно встречались бы ангелы и духи тьмы? Лермонтовым у Гете взятая, но совершенно по-иному разработанная тема попытки соблазнения земной девушки Духом Тьмы проходит не только в непревзойденном по красоте «Демоне». В другом – одном из лучших – незаконченных произведений Лермонтова, поэме – «Сказка для детей», Мефистофель влюбляется в очаровательную девочку-подростка Нину. Демоны борются с ангелами, ангелы спасают человеческие души, и ангелы же с грустью несут души будущих людей на землю «для мира печали и слез». И «звуки небес», которые слышат некоторые души, принесенные на землю ангелами, не заглушаются никакой земной прозой, ибо эти звуки – слова самого Бога.

В «Ангеле», в «Молитве», «В минуту жизни трудную», в стихотворении «Есть звуки – значенье – темно иль ничтожно, но им без волненья внимать невозможно», в «Звуках», в «Моя душа, я помню, с детских лет» – и во многих других стихотворениях Лермонтова говорится или упоминается о тех таинственных «словах», которые он слышал среди суеты этого мира. Можно было бы сказать, что его окружали и посещали таинственные «голоса» – голоса из иного мира.

Такие люди долго не живут, Лермонтов и сам знал, что он проживет недолго, и не раз говорил об этом. В «Герое нашего времени» – в эпизоде убийства на дуэли Грушницкого – он описал внешнюю обстановку своей будущей смерти. Но и раньше он о смерти своей говорил неоднократно.

Если в потрясающем по красоте «Мцыри» Лермонтов описал еще дерзновенную борьбу свободолюбивого человека со строгими ограничениями монастырского быта и религиозных правил, – то в лирике его мы видим глубокую религиозность, тихую умиротворенность. В «Молитве» («Я Матерь Божия»), в «Ветке Палестины», в «Горных вершинах», в «Демоне», и во многих, многих стихотворениях и творениях Лермонтова звучит его какая-то близость к иным мирам, к таким горним высотам человеческого духа, к которым не приближался никто из русских писателей и к которым лишь стремился из глубин своего страшного боренья за человеческую душу Достоевский.

Залетная вестница из других миров – вот что такое душа Лермонтова.

И если солнечный Пушкин, столь любивший эту нашу землю-матерь со всеми ее радостями и горестями, добродетелями и грехами, и эту нашу в вечности отграниченную краткую жизнь, – если он – сердце русской поэзии, то Лермонтов, певец иных миров, где

На воздушном океане,

Без руля и без ветрил,

Тихо движутся в тумане

Хоры стройные светил…

– это душа русской поэзии.

Ill. «Вечные роковые недоразумения в истории русского духа»: В. Г. Белинский

Р. Словцов

«Неистовый Виссарион»

«Белинский был небольшого роста, очень невзрачен с виду, сутуловат и страшно застенчив и неловок. Наружность его доказывала, что его воспитание и жизнь прошли вдали от светских кружков.

Значительна была его голова, и в ней особенно глаза.

Несмотря на весьма некрасивые плоские волосы, прекрасно сформированный, интеллигентный лоб бросался в глаза. Глаза большие, серые, страшно проницательные загорались и блестели при малейшем оживлении.

В них страстная натура Белинского выражалась с особенной яркостью. Характеристично было в его лице, что конец носа был приподнят с одной стороны и имел впадину с другой.

Спокойным он почти никогда не бывал. Очень некрасивы были выдававшиеся скулы. Ходил он большими шагами, слегка опускаясь, как бы приседая при каждом шаге. Вечно бывал он нервно возбужден или в полной нервной апатии и расслаблении».

Так описывает внешность Белинского Кавелин1.

«В этом застенчивом человеке, – писал о нем Герцен, – в этом хилом теле обитала мощная гладиаторская натура. Да, это был сильный боец! Он не умел проповедовать, поучать. Ему надобен был спор.

Без возражений, без раздражения он не хорошо говорил, но когда он чувствовал себя уязвленным, когда касались до его дорогих убеждений, когда у него начинали дрожать мышцы щек и голос прерывался, тут надобно было его видеть: он бросался на противника барсом, он рвал его на части, делал его смешным, делал его жалким, с необычайной поэзией развивал свою мысль.

Спор оканчивался очень часто кровью, которая у больного лилась из горла. Бледный, задыхающийся, с глазами, остановленными на том, с кем говорил, он дрожащей рукой поднимал платок ко рту и останавливался глубоко огорченный, уничтоженный своей физической слабостью. Как я любил и как жалел я его в эти минуты!»2

Мы взяли эти цитаты из сборника «Виссарион Григорьевич Белинский в воспоминаниях современников», только что выпущенного издательством «Академия»3.

Мемуары, здесь данные, отлично подобраны и комментированы. О Белинском писали Тургенев, Достоевский, Гончаров, Герцен, Панаевы, Кавелин, Анненков, Лажечников. И что очень редко бывает в воспоминаниях – нарисованные разными людьми портреты легко накладываются один на другой, и из них вырисовывается несомненно схожий с живым лицом образ одного из самых чистых и идеалистических людей, каких знала русская литература.

«Он имел на меня и на всех нас чарующее действие – вспоминает Кавелин о своем общении с Белинским в студенческие годы. – Это было нечто гораздо больше оценки ума, обаяния, таланта, – нет, это было действие человека, который не только шел далеко впереди нас ясным пониманием стремлений и потребностей того мыслящего меньшинства, к которому мы принадлежали, не только освещал и указывал нам путь, но всем своим существом жил для тех идей и стремлений, которые жили во всех нас, отдавался им страстно, наполнял ими свою жизнь.

Прибавьте к этому