Инкогнито. Тайная жизнь мозга - Дэйвид Иглмен

Но была и одна странность. Так, если с помощью продуманных стратегий информация доставлялась только к одному полушарию, то одно из полушарий могло чему-то научиться, а второе — нет. Словно у человека было два разных мозга[213]. При этом пациенты могли одновременно выполнять различные задания, чего обычный мозг сделать не может. Например, держа в каждой руке по карандашу, они одновременно рисовали несовместимые фигуры, такие как круг и треугольник.

И это еще не все. Основная двигательная «проводка» в мозге проходит крест-накрест, то есть правое полушарие управляет левой рукой, а левое — правой. Этот факт можно эффектно проиллюстрировать. Представьте, что для левого полушария вспыхивает слово яблоко, а для правого — карандаш. Когда пациента с разделенным мозгом просят взять предмет, который он только что видел, правая рука берет яблоко, а левая — одновременно — карандаш. То есть две половины живут собственными, отдельными жизнями.

Со временем исследователи поняли, что у двух полушарий нашего мозга различные характеристики и умения, в том числе способность абстрактно мыслить, придумывать истории, делать выводы, определять источник воспоминаний. Нейропсихолог Роджер Сперри, один из пионеров в изучении разделения мозга (получивший за свои работы Нобелевскую премию), вывел определение мозга как «двух отдельных миров сознания, двух чувствующих, воспринимающих, думающих и запоминающих систем». Эти две половины представляют собой команды соперников, имеющих одинаковые цели, но слегка различные пути их достижения.

В 1976 году американский психолог Джулиан Джейнс выдвинул гипотезу, что вплоть до конца второго тысячелетия до нашей эры люди не обладали интроспективным сознанием: левое полушарие следовало командам, поступавшим от правого полушария[214]. Команды, поступавшие в форме слуховых галлюцинаций, интерпретировались людьми как голоса богов. Джейнс предположил, что подобное разделение труда между полушариями начало рушиться примерно три тысячи лет назад. По мере того как полушария общались все более равномерно, стало возможным развитие когнитивных процессов, например интроспекции (самоанализа). По мнению Джейнса, сознание есть результат способности двух полушарий сесть за стол переговоров и устранить разногласия. Неизвестно, есть ли перспективы у теории Джейнса, но это предположение слишком интересно, чтобы от него отмахиваться.

С точки зрения анатомии два полушария выглядят почти одинаково. Так, словно нас оснастили одной базовой моделью в обеих половинах черепа. По сути, это один чертеж, отпечатанный дважды. Нельзя придумать ничего более подходящего для команды соперников. То, что две половины являются дубликатами одного базового плана, доказывает хирургическая операция, известная как гемисферэктомия, — удаление половины мозга (производится в случае фармакорезистентной эпилепсии, вызванной энцефалитом Расмуссена[215]). Поразительно, но если эта операция проводится ребенку младше восьми лет, он в полном порядке. Позвольте мне повторить: ребенок, у которого осталась только половина мозга, в полном порядке. Он может есть, читать, говорить, заниматься математикой, заводить друзей, играть в шахматы, любить родителей и делать все, что делает ребенок с двумя полушариями. Обратите внимание, что нельзя удалить любую половину мозга: невозможно удалить переднюю или заднюю часть и ожидать при этом, что пациент будет жить. Однако левая и правая половина ведут себя как нечто вроде копий друг друга. Уберите одну — и у вас все еще останется вторая, с примерно такими же функциями. В точности как пара политических партий. Если бы республиканцы или демократы исчезли, оставшаяся партия по-прежнему могла бы управлять страной. Подход был бы слегка иным, но все бы работало.

Я начал свой рассказ с примеров борьбы рациональной и эмоциональной систем и разбора такого явления, как «две-фракции-в-одном-мозге», которое было выявлено с помощью операций по разделению полушарий мозга. Однако в мозге есть и более многочисленные, и более слабые, чем те, с которыми я вас познакомил, соперничества. Мозг состоит из множества маленьких подсистем, которые заполняют перекрывающиеся области и решают совпадающие задачи.

Давайте рассмотрим память. Кажется, что природа не раз изобретала механизмы для хранения воспоминаний. Например, при нормальных условиях ваши воспоминания о дневных событиях консолидируются (то есть «цементируются») в гиппокампе. Однако во время стрессовых ситуаций — например, при автокатастрофе или нападении грабителя — воспоминания записываются еще и на независимую вспомогательную «дорожку» в другой области — миндалевидном теле[216]. Эти воспоминания трудно стереть, и они могут выскакивать обратно в режиме вспышек, как обычно их описывают жертвы нападений и ветераны войны. Другими словами, существует не один способ записи воспоминаний. Мы говорим не о запоминании различных событий, а о нескольких запоминаниях одного и того же события: как если бы два разных журналиста делали заметки об одной истории.

Итак, для решения одной задачи мозг может привлекать разные фракции. Вероятно даже, что вовлекается больше двух фракций, и все они записывают информацию, а позднее соперничают в трансляции этой истории[217]. Представление, что память есть нечто единое, — это иллюзия.