Голос крови - Елена Арсеньева

– Слышала какой-то треск, – вспоминает Ася. – Но я даже не подумала… Я так испугалась, что сбежала.

Груша медленно качает головой:

– Я даже представить не мог, чтобы женщина… ради незнакомых людей… такое совершила! Причем вы считали меня бандюганом! А Бусыга и в самом деле бандюган! Нет, это вообще в голове не укладывается, такое количество доброты! Вы поистине сестра милосердия!

Почему-то это слово – сестра – ну вот буквально втыкается в Асино сердце. Как его сестру она себя совершенно не воспринимает. Она кто угодно, только не сестра ему! Рядом с ним она ощущает себя женщиной, она суть свою женскую чувствует так, как никогда раньше не чувствовала, а он… сестра…

И настроение моментально портится.

– Ну, я очень рада, что у вас все хорошо, – говорит она казенным голосом. – А как Бусыгин, выживет он? Ему нужно срочно переливание крови делать.

– Насколько мне известно, все уже сделано, – говорит Груша, поглядывая на Асю исподлобья. – Мне говорили, что в его кармане нашли распечатку результатов анализа, так что… все как надо. Правда, он все еще без сознания. А нам бы очень нужно было его послушать… Да вы присядьте, что же вы стоите?

Ася хочет сказать, что ей уже пора идти, но вспоминает, что ее вообще-то привезли сюда не благодарить, а какие-то обстоятельства выяснять. И поэтому обиду свою, и гордость, и слезы, и вообще все чувства надо спрятать подальше. Груша прежде всего «товарищ майор». А Ася Снегирева, хоть и спасла ему жизнь, участница довольно странного происшествия. Так что… надо слушаться!

Ася оглядывается в поисках стула или кресла, но в палате ничего такого нет. Есть вертящийся табурет, но он придвинут в кровати, на нем стоит большая плоская розовая коробка, поверх нее лежит букет невероятно алых роз. От них вся комната горит! Наверное, Груше жена принесла. Или любимая женщина. Товарищи по работе таких подарков не делают. Не снимать же все это, не на пол же класть!

Если куда-то и садиться, то только на его кровать.

– Садитесь, ничего, – поощряет Груша, понимая Асины колебания. – Тут кто только уже не сидел!

«Например, его жена, – думает Ася. – Которая принесла любимому цветы. Только странно, что она их в воду не поставила. Может быть, она как раз пошла за водой? И сейчас войдет, и начнет меня благодарить…»

И ведь не сбежишь! Ее привезли зачем? Для дела. Значит, придется повиноваться.

И, стиснув зубы, она присаживается-таки на краешек кровати.

Груша смотрит на нее и молчит. Ася начинает злиться. Ну и когда же это выяснение обстоятельств начнется?

Она сначала упорно глядит в угол комнаты, потом переводит глаза на экран телевизора. Там, кажется, разыгрывается какая-то пьеса. Люди так странно одеты, вроде бы в грузинские национальные наряды, но никаких декораций нет и на грузин они вообще не похожи.

– Вам что, Бертольд Брехт нравится? – вдруг спрашивает Груша.

– Почему? – удивляется Ася.

– Ну, там идет спектакль «Кавказский меловой круг» Брехта. Знаете такую пьесу?

– Знаю, – с удивлением смотрит на него Ася.

Вообразить себе полицейского, который читает Бертольда Брехта, да еще в наше время, это… это вне возможностей ее воображения!

– Не пугайтесь, – усмехается Груша. – Я не читаю Бертольда Брехта.

Похоже, он вместо Брехта читает мысли на расстоянии.

– Моя мама – актриса, – продолжает Груша. – Отец – военный. Мы раньше часто переезжали, и уж не помню, в каком городе она играла в этой пьесе. Мне очень нравилось. Помню, когда все эти действия в меловом кругу происходили, я даже плакал. Ну, я совсем еще маленький был. Я в те годы вообще был такой жалостливый, такой… ну, как девчонка. Мама смеялась и говорила, что я сущая Груше. Мне это очень нравилось, и поэтому, хотя меня все называют Грушей из-за фамилии Грушин, и я уже даже привык, мама меня зовет Груше, а не Груша.

– А моя мама преподавала литературу, – поясняет Ася. – Она мне рассказывала про эту пьесу, но я ее не читала, к сожалению. Я вообще пьесы не очень люблю читать.

– А знаете что? Надо нам будет найти диск с этой постановкой, – горячо говорит Груша. – Это какой-то провинциальный театр, – он показывает на экран, – а надо найти запись театра имени Шота Руставели, ну, спектакля, который Роберт Стуруа ставил, это вообще, говорят, потрясающая штука. Найдем и посмотрим.

– А… – говорит Ася и умолкает.

«Найдем и посмотрим!»

Это в самом деле он так сказал или ей послышалось?!

Груша отводит глаза.

– Ну, вы понимаете, – бормочет он, – когда мы нашли ваш телефон, мы же сразу пробили номер и все про вас узнали. И потом… я должен был знать, кто тот человек, кто та женщина, которая нас с Бусыгой героически спасла. Ну и я все про вас знаю. Где вы работаете, где живете и… все такое прочее. Вам тридцать лет, вы были замужем, потом муж погиб, детей нет, родители в Линде живут, а вы работаете в «Вашем анализе» администратором, известны ответственным отношением к работе, скромностью, отзывчивостью и вообще характеризуетесь положительно! Я тоже характеризуюсь положительно. Я тоже не женат, мне тридцать два года, правда, я не вдовел, а развелся… женился рано, развелся через год, детей нет… я майор, но на этом не собираюсь останавливаться, вредные привычки – работа. Мы похожи.

– Но… – бормочет Ася, которая совершенно ничего не понимает.

– Меня никогда в жизни женщина не спасала, – очень серьезно говорит Груша. – Ни одна женщина никогда ради моего спасения не жертвовала своей одеждой. Это… – Он качает головой.

– Вы уж извините, что я вас этими тряпками перевязала, но больше ничего под рукой не было, – холодно говорит Ася.

– Да вы что, обиделись? – с тревогой смотрит на нее Груша. – Извините. Но… вы этого не понимаете! А мой полковник понял. Он даже прослезился, когда меня перевязывали уже в «Скорой». Мне Молотов рассказывал… Вы извините, но меня это тоже потрясло, я даже не знаю, какими словами выразить! Если вы раньше думали, что мужчина – это бревно бесчувственное, а полицейский – вообще чурбан, то это не так. Пожалуйста, вот эти цветы – вам. Я сам, вы же понимаете, выйти не мог, я тут под наблюдением всего местного медперсонала, чуть ли не до туалета на «Скорой» норовят отвезти, ну и просил Молотова купить самые красивые. И самые… красные.

И он смотрит чуть исподлобья, с тревогой.

Но Ася все еще ничего не понимает. Или не хочет понять? Боится?

– Я бы вам их преподнес, – говорит Груша, – но вставать пока нельзя. Может, вы их сами возьмете? Дотянетесь?

Ася послушно тянется к цветам через него, но тотчас соображает, что проще встать и пойти за ними, и уже приподнимается было, но Груша хватает ее за руку.

– Сидите, – вздыхает он. – Ладно, потом возьмете, только сидите, пожалуйста.