Первая мировая в 211 эпизодах - Петер Энглунд

Этим утром Кинг сидит за рулем собственной санитарной машины под номером 9862, но ласково именуемой Элла, от слова “Элефант”, слон. Машина действительно огромная, почти с автобус, в ней умещаются не менее шестнадцати пассажиров. Специальное багажное отделение сзади очень тяжелое, и Кинг редко разгоняет Эллу больше чем на 40–45 километров в час.

Около половины одиннадцатого они возвращаются. С помощью другого шофера, миссис Уилкинсон, Кинг выгружает скамейки и столы, а затем расставляет их в саду. После этого Кинг и миссис Уилкинсон переодеваются и начинают мыть пристройку, где размещаются шоферы. У них жесткая щетка и губка, они часто меняют воду и драят полы до тех пор, пока они не засверкают чистотой. Они собирались еще переклеить обои в одной из комнат, но это подождет.

Обед состоит из спаржи — сезонное блюдо, к тому же вкусное и дешевое. Пока они едят, собираются зрители. Окно столовой выходит на дорогу, и в него заглядывают любопытствующие, желая увидеть этих странных женщин, которые добровольно приехали на войну и к тому же обходятся без мужчин. После обеда шоферы расходятся по своим комнатам писать письма — завтра равно утром почта. Кинг пишет сестре:

Кинг пишет эти строки в отмытой до блеска комнате, полулежа на драных носилках, служащих ей кроватью. В пустой комнате стоит лишь один стул и граммофон с ручкой. Есть еще камин, выложенный мрамором: в него они бросают окурки, спички и прочий мусор. Стены обклеены обоями, которые ей очень нравятся: коричневые попугайчики сидят на розовых кустах и щелкают орешки. Ей холодно. Хочется спать. Когда же для нее начнется настоящая война?

52.

Среда, 26 мая 1915 года

Пал Келемен покупает в Глебовке четыре батона белого хлеба

Русские действительно отступают. Он понял это за последние дни, переезжая верхом из одного места в другое и видя все, что оставил после себя враг, начиная от мусора на дорогах и хлама, наваленного прямо на мертвых или умирающих солдат, до дорожных указателей с непонятными названиями на кириллице. (Год назад дорога вела в Лемберг, теперь во Львов; вскоре она снова будет вести в Лемберг[108].)

Келемен не имеет ничего против того, что они снова на марше и что русские войска отступают. Однако новость о прорыве под Горлице была встречена в войсках с меньшим энтузиазмом, чем ожидалось. “Все стали такими равнодушными, — записывает он в своем дневнике, — все измучены постоянным напряжением”.

Со вчерашнего дня они стоят в маленьком городишке Глебовке. Когда он со своими гусарами въехал в город, его ошеломили две вещи. Первое: дом с неразбитыми окнами, в которых виднелись белые кружевные занавески. Второе: юная полька — он постоянно высматривал молодых женщин, — пробиравшаяся в белых перчатках через толпу солдат и русских военнопленных. Он долго не мог забыть эти перчатки и эти кружевные занавески, — ослепительно-белое посреди грязи и слякоти.

А сегодня он узнал, что можно купить белого хлеба. Конечно, он отправился за ним, устав от солдатского черного хлеба, который вечно был то непропеченным, то сухим. Келемен покупает четыре больших батона белого хлеба. И записывает в дневнике:

53.

Понедельник, 31 мая 1915 года

София Бочарская видит, как под Волей-Шидловской применяют фосген

Их разбудили не выстрелы из винтовок. К этому звуку они уж давно привыкли. Нет, то был “низкий, продолжительный гром” ураганного огня[109]. Поднявшись с постели, они встревоженно и вопрошающе переглядывались. Подобные звуки всегда вызывали тревогу, предвещали беду. Они означали наступление, раненых, смерть. Одевшись, они собрались в большой комнате вместе с заспанными студентами-медиками. Настроение у всех подавленное. Кто-то пытается шутить, но безуспешно. Они молча наблюдают, как “серый жиденький рассвет проникает в комнату”.

Входит их командир и сообщает, что немцы продолжают обстрел городка Воля-Шидловская, где в феврале шли тяжелые бои: “Ждем начала наступления”. И тут происходит нечто неожиданное. София знает, как звучит ураганный огонь, знает, чем он оборачивается и что длится он нередко часами, а то и целыми днями. А здесь вдруг наступила тишина. Умолкло даже эхо взрывов. Что это? София вместе с другими выходит из дома, всматривается в дорогу, ведущую к линии фронта. Внезапная тишина пугает почти так же, как и грохот обстрела.

Вон там! По дороге бегут несколько солдат. Из ближайшего леса выбегают все новые. Солдаты в панике спасаются бегством. София думает, что они направляются к их полевому госпиталю, но солдаты проносятся мимо, даже не повернувшись в их сторону. Она отмечает, что они несутся прочь, не разбирая дороги. Видит, что лица солдат синеватого оттенка, у некоторых — почти желтые. Видит, как у кого-то на губах выступает пена. Кого-то рвет. Санитарная повозка, запряженная лошадьми, прогромыхала по дороге, раскачиваясь из стороны в сторону. На козлах сидят два санитара “без шапок, разинув рты от ужаса”. Повозка тоже несется мимо, один из ездоков кричит, проезжая, будто “все мертвы”. И они исчезают из виду. Один из бегущих солдат все же приостанавливается, выдохнув в ответ: “Нас травят как крыс, немцы выпустили туман, который преследует нас”.

Персонал госпиталя тоже охвачен паникой. София вместе со всеми бежит к лесу, где один за другим исчезают солдаты. В госпитале остается только одна живая душа — мальчик, он отказывается бежать и намерен сражаться с винтовкой в руках. Обернувшись назад, они видят, как он стоит в дверях. Достав из кармана куртки баночку с вареньем, мальчик ест из нее руками.