Избранник ада - Николай Норд

Левую часть магазина занимал прилавок гораздо большего размера. Там, под стеклом холодильника, было видно несколько сортов простой колбасы, круги сыра и брикеты масла, какие-то кости, свиная шкурка. На полках, за прилавком, лежали батоны и булки хлеба, разномастные крупы – в мешочках с ценниками и названием продукта, стояли столбики консервов, ряды банок с маринованными огурцами и соками, грядками густились пачки сигарет и папирос. Небольшим бастионом отдельно были выставлены бутылки нескольких сортов водки и вина. Однако посетитель там был всего один – некая бабуся, в синем платочке и самовязаной кофте, покупала сахар-песок на разновес в полотняный мешок, который туда подсыпала ей продавщица алюминиевым совком, одновременно внимательно следящая за стрелкой весов.

– Кто крайний за пивом будет? – обратился я к очереди.

– Сказали, – больше не занимать, кончается пивко, – потухшим голосом, не оборачиваясь, ответил мне один из мужиков в рабочей, черной, замусоленной робе и комьями земли в спутанных, редких волосьях на голове.

Без очков было видно, что этот мужик спал где-то под забором с перепоя после вчерашнего трудового дня, и ныне не пошел на работу по причине тяжелого похмелья.

После его слов, очередь озабоченно зазвякала пустой тарой, еще плотнее сгрудившись у прилавка с заветной бочкой.

Это сообщение оказалось для меня не слишком приятным. Ведь придется мотать за пивом в город, а сие займет немало времени, да и Вася может за это время, хлебнуть чего-либо крепкого – «кто ищет – тот всегда найдет» – так поется в любимой пионерией песне – да и завалиться спать до утра. Когда потом мне ждать от Черта удоя? Опять мне придется делать ход конем. Ну что за жизнь, ети ее! Нет, чтобы все шло спокойно, своим чередом, так обязательно надо что-то творить, выдумывать, пробовать.

Раскручивая в голове план по добыче пива, я подошел к пустому прилавку, который только что покинула бабка, треща костями под тяжелым мешком сахара на плече. Никак старая на год вперед товар закупила, либо для неких иных очевидных целей.

Между тем продавщица, молодая женщина лет тридцати, гренадерского роста, с телом, просторным, как русское поле, в опрятном голубом халате, в отличие от пивницы, и в матерчатой шапочке-кокошнике, сосредоточенно орудовала пилочкой, ровняя свои ноготки, произрастающие из пальцев, похожих на свежесваренные сардельки. Лицо ее выдавало некоторую причастность к болезни Дауна – эти люди, похожи друг на друга, как близнецы: маленькие приплюснутые носики, круглые глазки наивной голубизны, близко посаженные друг к другу, детское невинное выражение лица.

– Какие у вас ноготки красивые! Прямо-таки, словно перышки лебяжьи! – пустил я леща продавщице и понял, что сразу зацепил ее на крючок: несчастная девица, несомненно, повелась на мою приманку.

Воистину – женщины любят ушами!

Она распахнула свои накрашенные пуговки-глазки и, томно лыбясь, оценивающе воззрилась на меня.

– Вам что продать-то, молодой человек? – в ее голосе, все же проскальзывали нотки недоверия: неужели этот м́олодец сошел с небес в это богом забытое место не за какой-то там никудышной банкой «Завтрак туриста», от которого даже, вконец оголодавший, но малость уважающий свой каленый желудок, зек отвернется, а специально из-за нее?

– Да мне бы бутылочку «Наполеона» или, на худой конец, армянского коньячка – «Пять звездочек», – сказал я, словно речь шла о сущей безделице.

– Каких звездочек? – искренне изумилась она.

– Пять, «Пять звездочек» – коньяк такой армянский есть. Не слышали разве?

– Да что вы такое говорите, молодой человек? К нам сроду никогда никакой коньяк не завозят. Из крепкого – водка одна бывает только. Кто тут коньяк пить-то будет? Наши забулдыги, что ли? Вот еще, выдумали мне тоже – деньги переводить зазря. Водку-то редко берут – все самогон гонят да хлещут, а вы – «пя-ать зве-оздочек»! А еще на вид – такой антиллигентный.

– А вы тут магазином заведуете?

– С чего вы взяли?

– Ну, вы такая красивая, такая представительная, я дума вы к прилавку нарочно вышли, чтобы народ завлекать. На вас посмотришь – дух захватывает – сколько красоты, сколько белого тела! Как не купить товар у такой женщины? – продолжал я укреплять завоеванные позиции.

Бедная девица так обрадовалась моим словам, что чуть не заплакала.

– Тела-то достаточно, что и говорить! – женщина приосанилась, выставив серьезные груди вперед, словно два бруствера, и зачем-то расстегнула две нижние пуговки своего халата.

У меня непроизвольно дернулись руки – уж очень захотелось тут же потискать ее за сиськи, но я вовремя опомнился и сумел сдержаться.

– Да кому только в нашей деревне это тело предъявишь? Пьянь да срань тут одна, а не мужики. Разве им до тела? Стакан бы удержать в руках! – с жалостью к самой себе проговорила продавщица. – Вы вон, другое дело, такой пригожий, как свеженький огурчик на грядке – наверно непьющий. Коньяк-то, я слышала, порядочные люди маленькими глоточками пьют и наливают – только на донышко.

Я почесал репу и изобразил на лице глубокое разочарование из-за отсутствия в продаже культурного питейного напитка. В магазине было жарко, видно здесь уже начали топить, и я расстегнул пальто, предположив, что наша беседа может несколько затянуться. Как только я сделал это, продавщица пошарила взглядом по моим штанам, залезла им внутрь и что-то там пошевелила. Затем зачем-то расстегнула еще одну пуговицу своего халата тоже.

– А, может, вам «Столичная» подойдет, у меня в холодильнике две бутылочки есть, держим для проверяющих, а? – предложила девица, с невыразимой тоской вынимая свой взгляд из моих брюк.

– Нет, не подойдет! – решительно отказался я. – Этот коньяк для профессора нужен. Он тут за углом в машине сидит, ждет меня. Я у него ассистент, и мы приехали в ваш поселок фольклор собирать. А без стопки армянского он с аборигенами говорить не умеет. Ему, видите ли, образ речи для общения на матерный менять надо, чтоб его понимал простой люд. Тут ему без хорошего коньяка не обойтись, вот он и послал меня в магазин. Выходит, зря я сюда заглянул. Жалко!

– А где вы у нас… с бариганами… с павианами – вы так, кажется, сказали? – говорить собрались? Это что, вы так про лешаков говорите?

– Каких еще лешаков?

– А вы не слыхали разве, никто вам тут с профессором не говорил? – продавщица испытывающе и подозрительно цепанула меня своими маленькими голубенькими глазками. Каким-то шестым чувством удостоверившись в моей искренности, она продолжила: – Они такие большущие, на горилл похожие, только, все ж, не обезьяны. У нас тут, кто их лешими кличет, кто говорит, будто люди они волосатые такие. Я полагаю все ж, что люди, но другие, не как мы… Они, бывает, по ночам по деревне шарятся – у кого картошки накопают, у кого свинью утащат. Только я полагаю, что ничего они ни у кого не тащат, просто кто-что сворует, а на лешаков списывают, чтобы следы за собой замести… Бывает, правда, они с Анчуткой Беспятным дерутся на кладбище.