Сука - Мария Лабыч

О глупости своей я пожалела. Патронов у меня и без того по счету. Шум небезопасен: кругом безлюдно, но проезжая дорога всего в километре. Но хуже всего тишина, что и теперь временами стоит у меня в голове. Она оттуда. В ней слишком пусто, только красный куст. В ней нет кого-то. И одна надежда, что нет и не было никогда. А одинокий камень мог попросту сорваться сверху, с края оврага у меня за спиной.

Мог? Бесшумно скатиться?

Стоп.

Раз довольно долго брела вдоль наземного отрезка водовода. Труба диаметром два метра казалась мне несложной и желанной целью. Подрыв – а после, если сепара сразу кинутся, лечь за рваное бетонное ограждение чуть в стороне и оттуда отработать по ремонтной группе. Я начала присматривать место. Но здесь ждало разочарование: один из пролетов трубы оказался поврежден, развороченный в месте подрыва на стороны, как бумага. Труба уже была сухой.

И снова изнурительный поиск цели. Одиночество. Ночевки в промозглых погребах, реже – под крышами беженцев или мертвецов. Долгие километры сырого холода и пустоты.

Не первый день горло хлюпает на вдохе. Без плевка не вдохнуть свободно. К ночи тело охватывает несильный мерцающий жар, к нему какой-то извращенной логикой привязан холод стынущих до немоты ног.

Но, кажется, вот и удача! Мой путь вел меня в город. Сначала я насторожилась, но вскоре прочла название на торце первого же попавшегося здания и успокоилась. Годится.

Серая туманная махина города полого растекалась вдоль своих дорог. Запустение этого бывшего районного центра, казалось, проросло насквозь и поглотило его, как сорная трава.

Утро будто подернулось смогом. Шаг за шагом, одна за одной навстречу мне отваливались от грязноватой мути одноликие пятиэтажки позднесоветской постройки. Повсюду они зияли дырами развороченных балконов и разрушенных крыш. На иных сохранились антенны, на иных – белье цвета обгорелых стен на провисших веревках. Слепо немели битые рекламные растяжки и щиты.

При въезде в город, за поврежденным железнодорожным полотном, низались тесно несколько разновеликих технических построек. Одна из них и привлекла мое внимание. Здание темного кирпича, из торца которого выходил целый моток труб, зашитых фольгой и воздухом бегущих в город.

Я помнила: по нашим данным, мирных жителей в этом бывшем промышленном центре почти не осталось. А крупный опорный пункт боевиков базировался здесь, чуть дальше, в высотках центра города.

Я подобралась ближе и затаилась, подавляя навязчивый короткий кашель. Так понаблюдала час. Безлюдно. Из трех труб в безветренное небо столбами рвался дым. Строение использовалось. Цель передо мной.

Пьяное чувство близости к концу пробежало по венам, непривычно согрело ладони. Я готова. Последний раз оглядевшись, я подобралась к едва заметной пробоине оконца у самой земли. Глянула внутрь, одновременно заведя в него ствол автомата. Есть доступ. В лицо ударил оглушительный гретый запах солярки. Котельная. Не замерзают, твари. Сейчас тут станет вовсе жарко.

За широкой стеной старого красного кирпича разбегались рукава коммуникаций, с ближайшей ко мне трубы отрывался и падал каплями конденсат. Я помечтала. Повредив котельную, я тем самым лишаю теплоснабжения не одну сотню единиц неприятеля. Это парализует городскую группировку… Тогда голод вины и бессилия отпустит меня. Мне не вернуть своих. Но я все еще могу помочь тем, кто идет за нами. И это большее, что я могу.

Знакомый шум текущих труб мешался с тонким шипением. Вниз уходила паркая мутная темень. На миг она безотчетно показалась мне обитаемой, но я списала на усталость. Крысы? Сбиты прицелы. Ничего. Кто вы там? Сейчас, сейчас полетаем.

Заранее я надежно скрутила гранаты проволокой и теперь приготовилась снять с центральной чеку. Тогда же внизу открылась дверь, и женщина с изрезанным усталостью лицом явилась в освещенном проеме. Она была в белом.

– Ну, как у нас дела? – весело спросила она.

Тишина. Я рефлекторно отпрянула и пригляделась. Свет дверного проема котельной пронзил мутную пелену и осветил дно зала. Внизу, прямо под трубами, на койках и наскоро сколоченных нарах лежали дети. Казалось, их четверо.

– Так, герой. Как поживаешь? – с порога бодро обратилась вошедшая к мальчишке лет двенадцати.

Он молчал, явно привыкнув и к вопросу, и к следовавшей за ним манипуляции. Женщина приподняла рваную простыню. На худом желтоватом теле ребенка была такая же точно повязка, какую я когда-то наложила своему товарищу. Когда-то, невыразимо давно… Ранение в левую подключичную область. С той разницей, что здесь задето легкое. Грудная клетка мальчика ходила тяжело, асимметрично. Без слов, не мигая, он смотрел на врача. Та проверила повязку, строго объявила:

– Мо-ло-дец!

Аккуратно накрыла ребенка рваниной и перешла к следующей кроватке. Что-то странное мелькнуло во взгляде, которым она вскользь коснулась пустой пятой койки, стоявшей особняком.

– А как тут наша девушка?

Девочка лет семи-восьми отвернулась к стене. Не глядя, выпростала ручку из-под комка простынь. Ампутация по локтевому суставу. Почти зажившая культя под бинтом.

– Ну, молодец. А глаз? Еще плачет?

Молчание. Спрятала руку.

– Дай гляну!

Девочка повернулась. На лице стал виден малиновый зарубцевавшийся ожог.

– Так видишь? Нет? – Женщина пошевелила пальцами со стороны шрама. – Ну, не все сразу, правда?

И снова скользкий взгляд в дальний угол. Обход продолжался.

– А здесь у нас… Вставай-ка, послушаю.

Этот маленький человек, обитатель ближайшей ко мне койки, ранен не был. Он был слаб, и собственный вдох чуть покачивал его вперед-назад. Врач осмотрела, потом помогла ему лечь, поддержав под затылок. Пощупала выпуклый живот под выступающими тонкими ребрами.

– Ну, ничего. Мы с тобой еще станцуем. Умеешь танцевать?

– Умею, – уверенно отозвался пацан.

– Так я и думала.

– Эй, дежурная! Маша? Подойдите, – крикнула женщина в сторону дверного проема.

Торопливо вошла сестра, не такая сияюще-белая, как доктор, с чуть испуганным внимательным взглядом.

– Стабилен? Когда доставили? – коротко осведомилась врач, тем временем уже переместившись к четвертой койке.

Ее обитатель был без сознания. Бинты его оплывали свежими цветными пятнами. На ручке койки на переломленном листе бумаги виднелась надпись: имя на «В» и год рождения этого века.

Сестра передала врачу стопку рукописных тетрадных листов, так похожих на мои, одновременно поясняя:

– Шок. Утро, четыре тридцать. Извлечен из-под завала. Проникающее осколочное грудной клетки, размозжение левого бедра. Синдром сдавления: везли свои, без шины. Интоксикация, травматический шок. Высокая кровопотеря…