Атлантия - Элли Каунди

А еще это не должен случайно услышать кто-нибудь посторонний.

Поэтому я наклоняюсь ближе к Тру.

Он немного опускает голову, чтобы я могла сказать ему на ухо. Со стороны это должно выглядеть вполне нормально – парень и девушка секретничают на Нижнем рынке.

– Невио, наш Верховный Жрец, – шепчу я, – он – сирениус.

Тру не отстраняется от меня, но, когда он отвечает, тоже шепотом, я понимаю, что мой друг потрясен. Он явно ожидал услышать все, что угодно, но только не это.

– Как ты узнала? – Похоже, он мне не верит.

– Невио солгал, а я поняла это, потому что видела, как все было на самом деле. Иначе бы и я тоже могла ему поверить. Но как только он соврал, я сразу сообразила, а потом уже почувствовала, что он манипулирует голосом, когда говорит. Невио – сирениус. Я уверена.

– Из этого следует, что он постоянно скрывает свою силу, – заключает Тру. – Если у него это получается, значит он действительно очень могущественный.

– Знаю.

И это самое страшное. Невио отлично владеет своим голосом, он умеет говорить как обычные люди и способен вложить в свой голос ровно столько силы, чтобы его проповеди достигали своей цели и все шли бы за ним, ни о чем таком не подозревая. Для этого необходим просто невероятный самоконтроль.

Невио очень, очень сильный.

– Как по-твоему, ваша мама знала, что Невио сирениус? – спрашивает Тру.

Я сама ломаю над этим голову. Похоже, что нет. Мама не рассказывала мне всего, она частенько скрывала свои планы. Это больно сознавать, но многое из того, что мама делала, она делала ради того, чтобы защитить меня. Я не могу представить, чтобы мама поселила меня при школе или позволила бы работать в храме, если бы думала, что Невио опасен. И наверняка, узнав, что он сирениус, она бы тут же переселила нас с Бэй в другое место.

А вдруг в ту ночь мама пришла к Майре, чтобы рассказать ей об этом? Что, если она узнала тайну Невио?

Страх разоблачения – вполне достаточная причина для убийства.

Судя по выражению лица Тру, наши с ним мысли текут в одном направлении.

– Трудно сказать, – говорю я. – Если даже мама что-то и узнала, то не успела рассказать мне об этом.

– Интересно, а другие жрецы догадываются, кто он? – задает Тру следующий вопрос.

– Нет, конечно. Ведь предполагается – и моя мама всегда это подчеркивала, – что люди должны приходить в храм исключительно по своей доброй воле. А если Верховным Жрецом станет сирениус, он начнет манипулировать чувствами прихожан.

Хотя наверняка среди жрецов далеко не все такие, как наша покойная мама, вполне могут найтись и те, кто предан Невио.

– Как ты думаешь, а в Совете знают? – спрашиваю я Тру. – Может, нам следует рассказать им?

– Не уверен, – говорит он. – Возможно, именно поэтому члены Совета и захотели, чтобы Невио стал Верховным Жрецом. – Тру качает головой. – Чем больше мы узнаём, тем запутаннее все становится. Получается, что никому верить нельзя.

– Но хоть мне-то ты веришь?

– Да, – кивает Тру. – Тебе верю.

Он смотрит мне в глаза – взгляд напряженный, губы плотно сжаты. Впервые со времени нашего знакомства я с трудом могу назвать его лицо добрым, в эту секунду оно становится очень спокойным, холодным и даже замкнутым.

С рынка мы возвращаемся молча. Я слушаю, как переговариваются и смеются люди, и пытаюсь уловить в паузах дыхание Атлантии.

Проходя мимо палатки Кары, мы замечаем кучку людей, которые собрались посмотреть на кольцо моей мамы.

– Не волнуйся, – говорит Тру. – Мы обязательно вернем его.

Я снова чувствую себя виноватой. Тру даже не подозревает, что я откладываю деньги вовсе не на кольцо, а на баллон с воздухом.

Он не знает, что я собираюсь оставить его.

Какая-то женщина платит Каре, чтобы та позволила ее маленькой дочери прикоснуться к кольцу Океании. Я начинаю нервничать. Вдруг девочка уронит кольцо? Или вдруг ее мать мошенница и собирается подменить украшение?

Но потом я вижу, с каким благоговением малышка дотрагивается до реликвии.

– Может, не так уж и плохо, если кольцо побудет здесь какое-то время, – говорю я Тру. – Оно не дает людям забыть о моей маме.

И тут мне в голову приходит интересная мысль: а что, если Бэй с Фэном ради этого и продали мамино украшение? Ведь если бы кольцо осталось у нас, оно бы не могло послужить этой цели.

Или же сестренке нужны были деньги, чтобы помочь мне?

Скорее всего, и то и другое.

От облегчения у меня на глаза наворачиваются слезы. Я еще знаю Бэй и по-прежнему способна понять логику ее поступков. Пусть не до конца, но все-таки.

– Раз уж мы заговорили о секретах, признаюсь: у меня тоже есть один, – говорит Тру.

– Да ну? И какой же?

– Я невосприимчив к сиренам, у меня врожденный иммунитет. Но это почти никому не известно. Об этом знают только мой отец и Фэн. Ну а теперь вот и ты тоже.

Мне следовало бы догадаться. Тру улыбчивый, у него ласковый взгляд, но есть в нем что-то несгибаемое. Это нельзя ни отнять, ни изменить. Любопытно: сможет ли Тру противостоять мне, если я заговорю с ним своим настоящим голосом? Но я тут же отгоняю шальную мысль и вместо этого беспечно говорю:

– Ну, значит, в один прекрасный день ты сможешь стать Верховным Жрецом.

Обычно мои попытки пошутить занудным голосом проваливаются, но Тру улыбается.

– Боюсь, этого будет маловато, – отвечает он. – Знаешь, какая там у них конкуренция!

Мой друг весело смеется, а потом вновь становится серьезным:

– Любому, кто неуязвим для сирен, следует в обязательном порядке сообщить о своем иммунитете Совету, но я этого не сделал.

– Почему? – спрашиваю я.

– Мама считала, что о таких вещах лучше помалкивать, – говорит Тру. – Отец не возражал, потому что очень любил маму. А когда она умерла, было уже слишком поздно. Наверняка в Совете бы поинтересовались, почему мы так долго держали это в тайне.

Как же много в Атлантии секретов. Может, именно это и привлекло меня в Тру: я подсознательно чувствовала, что этот парень что-то скрывает. Мы с ним товарищи по несчастью, хотя, конечно, его тайна и не такая опасная, как моя собственная.

– Отцу по большому счету на меня плевать, – продолжает Тру. – Я с ним больше не живу, ушел из дома, когда стал работать полный день на ремонте гондол. Мы с ним, считай, чужие люди.

– Сочувствую, – говорю я. Жаль, что я не могу сказать это своим настоящим голосом. – Наверное, это тяжело?

– Да, – вздыхает Тру. – С тех пор как умерла мама, отца интересует только его работа.

Я не успеваю спросить, отчего умерла его мама, – не знаю, хватило бы у меня духу вообще задать такой вопрос, – Тру говорит сам: