Атлантия - Элли Каунди

Я не собираюсь вникать во все это. Я не позволю тете удержать меня от побега на поверхность, и я не хочу слышать ее голос, когда все идет по плану. Но я ничего не могу с собой поделать. Есть еще два вопроса, на которые я должна получить ответы.

– Это ты убила маму?

– Нет.

– Ты знаешь, кто ее убил?

– Да.

Майра знает. Но она не собирается ничего добавлять. Она хочет, чтобы я задавала ей наводящие вопросы.

– Кто?

На секунду наступает тишина. Я плотнее прижимаю раковину к уху.

– Члены Совета.

– Кто именно?

– Все вместе.

– Каким образом?

– Они пригласили вашу маму на встречу. Когда Океания пришла, ей, как это у них принято, дали какой-то напиток. И каждый из членов Совета положил в ее чашу яд. Они все вместе сделали это.

– Но почему?

– Океания слишком много знала.

Я не хочу верить Майре.

Но я верю.

Значит, Совет нижнего мира убил мою маму.

Неукротимая ледяная злость захлестывает меня, как вода в шлюзах. Майра не убивала маму. Но она знала, кто это сделал. И никому об этом не рассказала. Она не стала кричать об этом страшном злодеянии на всю Атлантию, хотя и могла бы. Моя тетя не поведала людям правду о том, что совершил Совет, не призвала восстановить справедливость. Она вообще ничего не сделала.

– Как ты об этом узнала?

– Невио рассказал мне. Он помог им это организовать.

И после этого Майра еще продолжает с ним общаться. Она дала этому типу раковину. Я не могу говорить, потому что мой голос будет полон ненависти.

– И она сама тоже мне рассказала. Ваша мама. Она поняла, что произошло.

– Почему Совет позволил ей уйти? – спрашиваю я. – Они ведь понимали, что мама может с кем-то поделиться?

– Да потому, что члены Совета точно знали, с кем она может этим поделиться. Только со своей сестрой. Они хотели, чтобы ее смерть стала для меня предупреждением. Когда я нашла Океанию, я первым делом убедилась, что она умерла, а потом стояла над ее телом и ждала, когда придут из Совета и заберут ее. Я получила предупреждение. Больше я ничего не могла сделать.

У меня комок подкатывает к горлу, когда я слышу все это.

– Ты знала, что это они сделали, и позволила им забрать маму? Как ты могла?

– Я сделала то, что должна была сделать.

Единственным достойным ответом Майре сейчас может быть только моя выработанная годами выдержка. Я не позволяю эмоциям вырваться наружу.

– Ты знаешь, кто убил твою сестру, но ничего не сделала для того, чтобы злодеи за это ответили. Ты продолжаешь работать с Советом и с Невио. Почему? Скажи мне, Майра, что тому причиной?

– Любовь.

Ну конечно: Майра ведь никогда не скрывала, что любит в целом свете лишь одного-единственного человека, ради которого готова на все. Себя саму.

Поэтому Майра время от времени спокойно сидит в своей камере и не открывает замки. Порой ты не можешь говорить, но не потому, что другие тебе не позволяют, а потому что боишься того, что можешь сказать. Ты не доверяешь собственному голосу. Не доверяешь себе самой. И предпочитаешь помалкивать ради собственной безопасности.

Самое удивительное, что я ее прекрасно понимаю: мне бы и самой сейчас хотелось выйти на улицу и закричать во весь голос, рассказать всем и каждому о том, что сотворил Совет. Однако я проявлю благоразумие и не сделаю этого. Потому что тогда может сорваться мой план побега.

Я, ну в точности как Майра, забочусь о собственной безопасности.

Но я хотя бы не уйду Наверх вместе с ней. Я поднимусь сама. Так, как это сделала моя мама.

Никогда не думала, что Майра сможет заменить мне маму или сестру. Но где-то в глубине души я все-таки надеялась, что смогу полюбить тетю. Теперь я понимаю, как глупо было рассчитывать на то, что и она тоже сможет полюбить меня.

Пока ты не умер, всегда есть что терять.

Сама того не ожидая, я задаю Майре еще один, последний вопрос:

– Если ты сирена, то значит ли это, что ты всю жизнь будешь одинока?

– Да, – отвечает Майра.

Она права.

Я всегда была одинока.

Даже когда Бэй еще была здесь, я часто чувствовала себя одинокой.

Чего уж греха таить, даже когда я испытываю симпатию к другому человеку и мне хорошо с ним, какая-то часть меня все равно остается сама по себе. Может быть, правы те люди, которые говорят, что у сирен нет души.

Ведь если у тебя есть душа, значит у тебя есть пара.

Но потом я понимаю, что даже если бы у меня была душа, это вовсе не означало бы, что рядом со мной появился кто-то еще. Просто меня стало бы больше.

– Итак, ты готова выступить сегодня вечером? – спрашивает Альдо.

Я киваю в ответ. После нашего последнего разговора с Майрой я полностью сосредоточилась на подготовке к сегодняшнему вечеру. К зрелищу. К торжеству. Так я называю свое выступление, когда беседую с Тру. Это придает мне сил, делает более похожей на Океанию. Я много тренировалась на дорожках и работала с рыбками и угрями Тру. А еще я, ориентируясь на слепок, сделала орден, хотя, честно говоря, у меня получилось не очень хорошо, я ведь не мастер. Одним словом, я готова на все сто процентов.

Альдо смотрит на бирюзовую ткань у меня в руках.

– Это для твоего костюма?

– Да.

Я потратила несколько монет на покупку этой ткани и заплатила швее, чтобы та пришила ее к моему обрезанному гидрокостюму. Получилось больше похоже на ленты, чем на платье, но в воде они должны сливаться друг с другом, благодаря чему, когда я поплыву, будет казаться, будто я одновременно часть воды и нечто отдельное от нее. Я представляю, что мой костюм – мантия Верховной Жрицы Океании. Мама всегда выходила на кафедру в мантии бирюзового цвета. И точно в такой же мантии мы провожали ее тело из шлюзовой камеры.

Альдо открывает шкафчик, где я собираюсь хранить свой костюм. До работы я уже приходила сюда и оставила кое-какие нужные для сегодняшнего выступления вещи. С минуты на минуту должен подойти Тру с ведрами, полными рыбок и угрей. Думаю, Альдо постарается, чтобы все было в целости и сохранности, но допустить, чтобы кто-то трогал замки или ту единственную рыбку, которая принесет мне ключ, я не могу. Поэтому до самого последнего момента они будут у меня в комнате.

– Толпа сегодня точно соберется приличная, – говорит Альдо. – Игроки просто как с ума сошли. Уже интересовались: что ты придумаешь в следующий раз?

– Там видно будет, – неопределенно отвечаю я.