Нарисуй мне в небе солнце - Наталия Терентьева

– Нет, – твердо ответил Алексей Иванович. – Катя, это плохой путь. Так не надо приходить в искусство, поверь мне. Я пришел с улицы, ты знаешь, мои родители не имели никакого отношения к театру и кино. И видишь, чего я добился.

Не знаю, говорил ли что-то Волобуев своему другу. Наш отрывок досмотрели до конца – многих прерывали на полуслове, – но ни меня, ни Ирку в театр не взяли. На этом мы показы свои закончили.

У меня в театре был отпуск, денег, чтобы ехать куда-то, совсем не было. Я ходила гулять в парк, на Москва-реку, думая, где сейчас Ника, что он делает, поехал ли с женой к ее родителям на Ставрополье или куда-то еще, они стали ездить за границу. Ника объяснял, что мальчику нужно видеть мир. Я верила, мне хотелось в это верить – в то, что и в поездках Ника с женой живут в соседних номерах – чтобы ребенку было удобно бегать от мамы к папе. Да и им так веселее – друзья же, всегда есть, с кем на отдыхе поговорить!

Я часто приходила в гости к маме. Она грустно меня спрашивала:

– Ну что, дочка, ты все одна гуляешь?

– Сегодня как раз опять двух кавалеров отшила! – смеялась я. – Привязались в парке!

За мной в то лето начали ухаживать мальчики лет восемнадцати и младше. Я не могла понять, что такое, сначала радовалась, думала, что так молодо стала выглядеть. А потом поняла, разговорившись с одним из них. Нет, просто я со своими переживаниями и бурными встречами-расставаниями с Никой приобрела, наконец, вид нормальной молодой женщины, привлекательной, стройной, зрелой, свободной, с которой вчерашнему выпускнику школы так интересно пройтись вечерком по темному парку, а еще лучше проводить ее до подъезда, подержать за ручку, заглядывая в глаза, в вырез летней блузки, зная, что дома подругу никто не ждет…

Как-то я встала утром, собралась, причесалась и оделась попроще – я уже успела пару раз вечером попасть в не слишком приятные ситуации – и поехала к Вовке. Я все это время не отвечала на его звонки, мне совсем не хотелось с ним говорить. О чем? Рассказывать, как Волобуев не стал мне помогать с театрами? Наверно, он прав. А все равно обидно. Рассказывать, что Ника отдыхает в Испании с женой, а я каждую ночь вижу его во сне – то одного, то с нашим ребенком, просыпаюсь и плачу, плачу, и у меня от слез пролегли морщины у рта, у глаз, и я не узнаю себя в зеркале? Даже не знаю, как теперь буду играть девочек, – а у меня две такие роли. У девочек не бывает глаз, как у меня.

Я знала, что Вовка по-прежнему живет в Подмосковье, снимает комнатку, но переехал чуть ближе, за час теперь добирается до театра. Знала название станции – он несколько раз упоминал, один раз даже объяснял, как найти его дом, в случае чего. Я вежливо кивала, думая, что я никогда к нему не поеду, не будет у меня такого случая. И вот – еду.

В электричке ко мне, как и положено, подсел какой-то пацан, лет шестнадцати-семнадцати, стал рассказывать, что он служил в ВДВ, спрашивать мой телефон. Я слушала его, и мне было очень грустно. Что, я похожа на девушку, которая верит таким глупостям? Пацан пригласил меня выпить пива. Я молча встала и пересела на другое место, между двух женщин с сумками. Те неодобрительно на меня посмотрели, а я порадовалась, что надела самое скромное платье до колен, хотя было жарко, а не мини-юбку и маечку на лямках. Как бы они тогда на меня смотрели! Я украдкой стерла помаду. Может, так хотя бы мне удастся дойти до Вовкиного дома без сопровождающих.

Звонить я ему не стала. Застану дома – хорошо. Нет – так просто прогуляюсь, посмотрю поселок, где он живет, если там есть на что смотреть. Церковь наверняка есть, просто на людей погляжу, на дома, по улицам похожу.

Я была уверена, что Вовка правильно поймет мое появление, не станет ко мне лезть – это вообще невозможно, он не такой человек. И ценит больше всего мое человеческое отношение, хоть и влюблен в меня. В конце сезона все шептались в театре, что Вовку точно утвердил на одну из главных ролей Куликов, но я была слишком погружена в свои переживания и события, даже ничего не спрашивала. А он почему-то не говорил. Поглядывал издалека грустными глазами – и больше ничего. Пару раз пытался узнать, как у меня дела. Но я же не могла сказать ему, что по ночам плачу из-за Ники, а днем хожу на показы, а меня никуда не берут. Может быть, и могла. Но не говорила. Как-то мне не хотелось, чтобы Вовка стал меня жалеть. Да и делать ему больно тоже не стоило.

Я спросила у прохожих, где находится пожарная каланча, – Вовка объяснял, что найти его дом ничего не стоит. За пожарной каланчой – небольшой желтый дом, на калитке – старая, лет сорок назад выцветшая железная табличка «Злая собака», от надписи остались лишь некоторые буквы, и собаку уже не признать – стерлась картинка, остались только кусочки красного ошейника.

Идти нужно было через центр поселка, в котором шла довольно бурная жизнь. Было много машин, у светофора даже образовался небольшой затор – среди машин оказалась телега, приходилось ее объезжать или ехать со скоростью повозки… Чудеса, отъедешь восемьдесят километров от Москвы – и жизнь совсем другая.

На рынке, через который пролегал мой путь, оживленно торговали фруктами, овощами, котятами, кроликами, ягодами в корзинах, вениками, саженцами, шерстяными носками, зеленью, домашним вином, медом, вдали я даже увидела человека в клоунском костюме и с воздушными шариками. Вот так веселье! Ну да, сегодня же суббота! Вот почему еще в электричке в сторону области было много народу, несмотря на то что я поехала не поздно, в начале девятого. Мне не спалось, я встала ни свет ни заря, походила по квартире, да и поехала.

На рынке я купила стакан черной смородины, букет длинных тонких цветов с нежными пестро-оранжевыми соцветиями – себе, не Вовке, разумеется, подумала, что заберу их домой, – и подошла поближе к клоуну.

– А булочки-то с маком! – весело говорил тот. – С тáком и со смаком!

Мимо него прошла женщина в голубом платье с малышом.

– Красивой маме в голубом – мягкую булку, а малышу в панамке – шоколадную шкатулку! – тут же сказал клоун.

Женщина засмеялась: «Да нам только хлеба!» – и зашла в магазинчик, около которого стоял зазывала.

– Заходите за батоном, за рогаликом с лимоном! – проводил ее клоун и помахал рукой.

Что-то мне показалось очень знакомым в этом клоуне. У меня ёкнуло сердце. Нет. Только не это.

– Девушке с собачкой многого не надо – с изюмом да орехами две плитки шоколада! – Клоун улыбался уже следующей девушке. Я видела, что клоун придумывает стихи на ходу. – Собачке лохматой – халвы да сладкой ваты!

Девушка ойкнула, со смехом взяла собачку на руки и тоже зашла в лавочку. Зазывала слегка перегораживал ей дорогу, да и отказать было неудобно такому милому и внимательному клоуну.

– Привет, – сказала я, подойдя ближе к нему. Деваться было уже некуда. Он меня не заметил, но я его увидела, и просто так уехать не могла.

Вовка как стоял с открытым ртом, весело улыбаясь, собираясь на ходу придумать зазывную частушку, так и застыл.