Ренегат - Павел Корнев

Ангелы небесные! Это было очень даже плохо.

«Эфирная линза черного солнца» позволяла усиливать выброс силы, при этом малейшая ошибка в настройках приводила к сбою в фокусировке энергетического потока, из ритуалиста вытягивался весь доступный ему эфир, а окружающих рвало в клочья. Схема не входила в арсенал чернокнижников, но попала под повсеместный запрет еще несколько веков назад. Прежде мне никогда не приходилось видеть столь подробного чертежа. Даже в библиотеке Вселенской комиссии хранился лишь предельно упрощенный набросок, которым и должны были руководствоваться для выявления запретных знаний магистры-надзирающие.

И кто же поделился с Ральфом эдаким раритетом? Вот кто, а? Находка поставила меня в чрезвычайно непростую ситуацию. Использование «линзы» ни в коей мере не могло привести к повреждению эфирного тела ритуалиста, и вместе с тем я был обязан доложить о проступке бакалавра. А это не только перечеркнет его будущее, но и взбесит епископа.

Разумно ли обзаводиться столь могущественным недоброжелателем в самом начале следствия?

Я вздохнул, сложил листок с разноцветным чертежом и убрал его в потайной кармашек саквояжа. Позже решу, как с ним поступить. Сейчас не до того.

Вернулась в комнату Герда, сказала:

— Дверной замок в порядке, следов взлома не видно.

Я кивнул, принимая услышанное к сведению, отправил воровку расставлять книги на полки, а сам вновь присел у камина. Быстро снял полностью прогоревший верхний слой и занялся уцелевшими клочками бумаги, но те оказались слишком хрупкими и рассыпались в пальцах. Удача улыбнулась, когда наткнулся на обгоревший пергамент. Судя по всему, его бросили на горячие угли, а сверху навалили скомканные листы, и это помешало прогореть плотному материалу до конца. Местами можно было различить закорючки староимперских письмен.

Сколько же лет этому пергаменту? Северо-имперское наречие стало общепринятым больше пяти веков назад!

— Герда! — позвал я воровку. — Дай книгу. Да не из стопки! Возьми со стола! Да, эту!

Девушка выполнила распоряжение, я раскрыл потертый том и осторожно положил обгоревший клочок пергамента между страниц, дабы не повредить его при переноске. Потом на всякий случай уточнил:

— Точно в замке никто не ковырялся?

Фрейлейн Герда помотала головой. Я хмыкнул и прикрыл низ лица шарфом.

— Потолкуем с хозяином? — догадался Ланзо, следуя моему примеру. — Нагнать на него жути?

— Действуй по обстановке, — попросил я, вышел в коридор и навис над домовладельцем.

Тот испуганно глянул на меня снизу вверх и еще больше ссутулился.

— Любезный, — ласково начал я, — сам по квартире шарил или пустил кого?

— Я? — враз осип мужичок. — Да я никогда! Что вы! У меня и ключа-то нет!

— А где он? Где твой ключ?

— Сеньор забрал. Велел не соваться в комнату в его отсутствие!

Я ухватил хозяина за плечо и легонько встряхнул, заодно приложил головой о стену.

— Ты ври, да не завирайся! Кто приходил? У нас опись, по ней книг не хватает! С собой тебя забрать? У нас мигом запоешь!

Дядька судорожно сглотнул и зачастил:

— Я сдаю комнаты школярам и лекторам! Я требую университетского суда!

Ганс с угрожающим видом отлип от стены, но я жестом велел ему оставаться на месте и с нескрываемым сарказмом спросил:

— Думаешь, канцлер станет из-за тебя ссориться с его преосвященством? Серьезно? — выждал паузу и предложил: — Скажи, кого пустил, и мы не станем забирать тебя… прямо сейчас. Будет время написать покаянное письмо и отдаться в руки университетского синдика. Устраивает?

Домовладелец часто-часто закивал.

— Мне угрожали! — заявил он. — Приставили нож к шее! — Он задрал голову и продемонстрировал длинную царапину на горле. — Вот!

— Так и запишем: порезался, когда брился, — усмехнулся Ланзо.

— Нет! — Мужичонка попытался вскочить, но его тут же усадили обратно. — Их было двое, оба в масках. Угрожали кинжалом. Пришлось их пустить, у меня не было выхода! Войдите в положение, сеньоры, мне семью кормить… Пропадут они без меня! Небеса видят, пропадут!

— Успокойся! Тех, кто приходил, ты видел когда-нибудь раньше?

— А как разберешь, ежели они в масках?

— Логично, — вздохнул я. — Долго с замком возились? Или ключ у тебя все же есть?

— Нет ключа, ангелами небесными клянусь! — выпалил домовладелец. — И не возились они, сразу открыли.

— Вот как? А в комнате сколько пробыли? И что взяли?

— Что взяли — то мне неведомо. А пробыли недолго. Несколько минут всего. И сразу ушли.

— Камин разжигали?

— Нет! Точно нет!

Я кивнул. По всему выходило, что бумаги спалил сам впавший в безумие Ральф. И этот пергамент на староимперском… Непонятно.

Непонятно и точно нехорошо. Дело могло оказаться куда серьезней, нежели представлялось на первый взгляд, и любые договоренности с епископом в дальнейшем сулили одни только неприятности.

— Займись им, — разрешил я Угрю, а сам вернулся в комнату за оставленной на столе книгой.

— Пощадите! Я все рассказал! — взмолился хозяин.

— Заткнись! — рыкнул на него Ланзо. — Сколько тебе заплатили?

— Не было ничего такого!

Проходя мимо, я посоветовал:

— Чем быстрее облегчишь душу, тем раньше мы оставим тебя в покое, — и вышел в коридор, а уже в дверях обернулся и погрозил подручным пальцем.

Мол, без рукоприкладства. Нам еще работать здесь…

На улице я стянул с лица шарф, избавился от красной нарукавной повязки и помахал рукой Хорхе. Тот выскользнул из подворотни, перешел по мостку и спросил:

— Все в порядке?

— Будет, — усмехнулся я, — если живоглоты не перестараются.

Кован поморщился. Моих подручных он недолюбливал, испытывая определенного рода слабость лишь к фрейлейн Герде. Та в доме задерживаться не стала, вышла вслед за мной и сразу отвела Хорхе в сторону, взволнованно зашептала что-то на ухо.

Я хотел прислушаться к разговору, но тут появились Ланзо и Ганс.

Круглое лицо Угря светилось счастливой улыбкой, он подбросил на ладони монеты, и те отозвались солидным золотым звоном.

— Три гульдена за молчание дуралею отвалили! — сообщил он. — Сначала сказал, что два, да только у меня глаз наметанный. Как он мошну развязал, я сразу три золотых приметил! Он и сознался с перепугу!

Я принял гульдены, внимательно их осмотрел, один протянул Ковану. Слуга попробовал монету на зуб, изучил оставшуюся на мягком металле вмятину и объявил:

— Двадцать три карата, не меньше!