У каменных столбов Чарына - Виктор Владимирович Мосолов

низина, совсем недавно бывшая дном моря, по которой то здесь, то там поднимаются и ползут, гонимые ветром, космы морской травы-чалана. И гряда барханов тускло белеет вдали. Все равно не уснуть, будешь мучиться и томиться.

Я беру ружье, все же ночь, и волчьи следы видел на отмели, и иду в сторону белеющих барханов. Найду ли в темноте поселок? Чтобы не заблудиться в песках, отыскиваю в небе Большую Медведицу, потом Полярную звезду и держу прямо на юго-восток.

Иду долго. Вроде бы и светло при луне, но поселка все не видно. Не прошел ли мимо? Все вокруг одинаковое: белые бугры и черные кустарники…

Внезапно прямо передо мной вырастает дом. За ним другой… Ночью поселок лучше и чище, чем днем. Не видно ни обрывков сетей, ни поплавков, ни ржавых консервных банок. Стены домов и крыши в лунном свете кажутся голубыми, на белом песке лежат резкие квадратные тени. Из-за низкого глиняного забора-дувала бесшумно поднимаются две голубые птицы. Я вижу их не более двух секунд, в следующее мгновение они растворяются в белесом, от отраженного песками света, небе. Это филины! Если днем я случайно захватил их врасплох, то ночью такого случиться не может. Ночью филины не спят.

На песке в тени деревца стоит забытая старая железная кровать. Я сажусь на нее и, кажется, ночь облегченно вздыхает, избавившись от моего движения, от скрипа шагов по песку.

Тишина, покой, сияние… Из-под камышовой маты скользнула светлая волнистая струйка и пропала в черной квадратной тени. Это удавчик отправился на охоту.

— Ку-ить, ку-ить! — пронзительным голосом кричит домовой сыч и снова тишина…

Что-то колдовское в этих тенях, в этом безукоризненно чистом блеске ночи. Кажется, вот сейчас появится маленький горбатый джин с длинной бородой и совершит какое-нибудь чудо.

Долго сижу, глядя на луну и безмолвные полуразрушенные строения. Джин не появляется. Но что это? Легкий, почти незаметный топоток по песку. Сначала торопливо, а теперь медленно — шаг и остановка, будто кто-то крадется… Вот совсем стихло… Нет! Снова шаги. На светлом бугорке на мгновение возникает заяц, маленький заяц-песчанник, и снова катится в темноту, унося с собой легкое постукивание маленьких лапок.

Вдруг что-то косматое промелькнуло на фоне луны, и тонкий дрожащий крик просверлил тишину. И где-то далеко за поселком глухо раскатилось:

— Ух, ху, ха-а…

Я вскочил, бросился туда, где только что видел зайца. Включил фонарь. Рука дрожала, луч света плясал на песке, тыкался в кустарник и траву. Никаких следов! Ничего! Только песок, песок да колючие кусты чингила.

СТЕПНОЙ КОТ

На песке тонкий, едва проступающий следок. Его оставил дикий кот, животное смелое, осторожное. След пропадает на голых песчаных буграх, здесь его замело ветром, но вновь появляется и идет вдоль полосы джузгунов и селитрянок. Даже в этих диких безлюдных местах, где опасаться как-будто нечего и некого, кот держится вблизи кустарника, чтобы самому все видеть и оставаться незамеченным. Такая у него скрытная натура…

Я не собираюсь преследовать кота, хоть увидеть его и хотелось бы. Он может оказаться где-нибудь неподалеку, но может уйти и за десяток километров. Кота не застать врасплох, да и след его обязательно потеряется, ведь кругом пески…

Я уже прошел много километров, устал и сажусь на прогретый солнцем песок отдохнуть. Я думаю об этом небольшом скрытном хищнике, о его одинокой, тоскливой жизни среди песчаных бугров, поросших своеобразными жилистыми растениями, ветки которых умеют так заунывно петь под ветром.

Передо мной лежит широкая ложбина, и со своего места я хорошо вижу, что вся она истыкана темными норами песчанок. Доносятся их пронзительные голоса. Желтоватые зверьки то выскакивают на поверхность земли и становятся столбиками, как суслики, то со всего разбега ныряют в норы, выбрасывая задними лапами фонтаны песка. Играют!

Видны только дальние норы. А ближнюю часть ложбины заслоняет ряд невысоких деревцев в темно-фиолетовых соцветиях. Это песчаные акации в весеннем наряде.

Со стороны брошенного рыбацкого поселка неожиданно прилетел молодой серый сорокопут. Он уселся на верхушку одной из акаций и сразу как-то возбудился, заволновался, завертелся, задергал хвостом, закричал странно, тревожно: «Трю-рю-рю-рю-черр…»

Такое спокойствие было вокруг, солнце садилось в редкую лиловую тучку, тихо угасал день, и только один сорокопут беспокоился непонятно почему. Я пошел посмотреть, чему удивляется эта так неожиданно прилетевшая птица. Когда я поравнялся с первой акацией, сорокопут взмахнул крыльями и улетел, а когда вышел за вторую — остановился как вкопанный. Пятнистый степной кот, наверное, только что сделал прыжок, над изрытой норами землей еще плыло пыльное облачко… В зубах кот держал песчанку…

Он первым опомнился и бросился бежать мягким скорым галопом. На моих глазах он пересек наискосок ложбину, сначала бежал по освещенной солнцем стороне, потом в длинной тени, отбрасываемой противоположным склоном, и совсем пропал среди низких солянок, где уже начали зарождаться сумерки.

Я все стоял и смотрел, угадывая, в каком месте он должен бежать в эту секунду и в следующую… Обидно было, что встреча эта так быстро прервалась.

МОРЕ

Море спокойно дремало под белесым знойным небом Азии, окаймленное желтыми берегами. Вода была густо-синего цвета. На мелководье, где мы купались, дно заросло густой морской водорослью-зостерой. Из-под ног стреляли мелкие рыбешки-бычки, стремительно пробегали два-три метра и затаивались в траве.

Километрах в полутора от берега покачивался на волнах «Лев Берг», похожий издали на большую белую птицу. Нам предстояло пересечь на нем Аральское море, чтобы высадиться на восточном берегу в песках Кызылкум. А пока мы ждали…

Город Аральск был налит зноем. Горячий ветер, обдавая горьким запахом полыни, стелил песок по асфальту улиц, поднимал в пыльных переулках крутящиеся вихри. Окна в домах были наглухо заклеены газетами и бумагой.

— Иначе не спастись от жары, будь она неладна, — ворчал наш сосед по бараку Петрович, третий помощник капитана на «Льве Берге».

Но вечера были хороши! Темнело поздно, сумерки длились невероятно долго. На западе все тлел и тлел закат, из розового превращался в малиновый, потом в темно-зеленый, наконец, воцарялась тьма… Зажигались звезды, маленькие и тусклые из-за висящей в воздухе мелкой пыли.

Однажды утром нас разбудил Петрович.

— Пора грузиться!

…На судне гремят якорные цепи, работает двигатель, сотрясая палубу, капитан кричит с мостика. «Лев Берг» разворачивается и берет курс на юго-восток. Большинство из нас впервые на Арале, все высыпали на палубу, мешают команде работать.

— Это что такое? — спрашивает молоденький лаборант Гена третьего помощника.

— Кнехты, — отвечает Петрович.

— А зачем?

Петрович терпеливо объясняет.

— А это?

— Мачта, — улыбается Петрович.

— Мачта? А зачем?