История философии. Древняя Греция и Древний Рим. Том II - Фредерик Коплстон

Если все добродетели так тесно связаны между собой и наличие одной подразумевает обладание всеми остальными, то очень легко предположить, что они равнозначны. Человек либо добродетелен, то есть лишен пороков, либо абсолютно порочен. Так, согласно Хрисиппу, человек, почти полностью прошедший путь морального совершенствования, не стал еще добродетельным, то есть не обрел еще добродетели, которая и является истинным счастьем. Из этого следует, что только немногие обретают добродетель, да и то лишь в конце жизни. Человек прозябает в грехе всю свою жизнь или, по крайней мере, часть ее. А если он когда-нибудь и обретает добродетель, то слишком поздно – на самом закате своих дней. Однако этот строгий моральный идеализм был характерен только для более ранних стоиков, поздние стоики верили уже в нравственный прогресс и поощряли людей вступать на путь добродетели и идти по нему. Признавая, что ни один человек не отвечает идеалу мудреца, они делили мир на дураков и тех, кто находится на пути к добродетели и мудрости.

Отличительной особенностью этики стоиков является их теория страстей. Стоики делили их на четыре вида – печаль, страх, вожделение и удовольствие. Все они иррациональны и противны природе, и потому вопрос стоит не в том, чтобы научиться ослаблять или управлять ими, а в том, чтобы избавиться от них и достичь состояния апатии (бесстрастия). Надо избавляться от страстей, по крайней мере тогда, когда они уже превратились в привычку. Поэтому этика стоиков на практике представляла собой главным образом борьбу со страстями в попытке обрести моральную свободу и стать хозяином своей жизни. (Впрочем, некоторые стоики отходили от этой крайней позиции, допуская, что мудрый человек может испытывать определенные дополнительные рациональные чувства – например, удовольствие.)

Эта сторона этики стоиков, а именно стремление достичь полной независимости от всего внешнего, – наследие киников, но есть и другая сторона, никак не связанная с учением киников, – это космополитизм. Каждый человек по природе своей – общественное существо, и разум говорит нам, что мы должны жить в обществе. Но разум присущ всем людям, значит, для всех людей существует единый закон и одна Родина. Разделение человечества на враждующие между собой государства абсурдно – мудрец не является гражданином какого-то одного государства, он гражданин Мира. Отсюда следует, что мы должны проявлять добрую волю по отношению ко всем людям, ибо даже рабы имеют свои права и даже враги имеют право на наше милосердие и прощение. Подобный выход за границы узких социальных воззрений, несомненно, проистекал из монизма системы стоиков, но с этической точки зрения в основе их космополитических взглядов лежит фундаментальный инстинкт самосохранения или любви к самому себе. В первую очередь, конечно, инстинкт самосохранения проявляется в форме любви человека к самому себе. Однако он выходит за рамки этой любви и охватывает все, что принадлежит человеку, – семью, друзей, сограждан и, в конечном счете, все человечество. Конечно, по отношению к тому, что человеку ближе всего, инстинкт самосохранения проявляется наиболее сильно и уменьшается по отношению к тому, что от человека дальше, поэтому задача каждого индивидуума с этической точки зрения заключается в том, чтобы распространить свою любовь и на те объекты, которые человека лично не касаются. Иными словами, мы достигаем нравственного идеала, когда любим людей не меньше, чем самих себя, или когда наша любовь охватывает все, что связано с нашей личностью, включая все человечество, и проявляется везде с одинаковой силой.

1. Основатель эпикурейской школы Эпикур родился на острове Самос в 341 году до н. э. На Самосе он обучался у платоника Памфилия, а затем в Теосе у Навсифана, последователя Демокрита, который оказал на него большое влияние, несмотря на их последующие разногласия. В восемнадцать лет Эпикур прибыл в Афины для прохождения воинской службы, а затем, по всей видимости, посвятил себя учебе в Колофоне. В 310 году до н. э. он преподавал в Метилене – хотя впоследствии и перебрался в Лампсак, – а в 307–306 годах до н. э. он переехал в Афины, где и основал свою школу. Эта школа располагалась в собственном саду Эпикура, и от Диогена Лаэртского мы узнаем, что философ оставил и дом, и сад своим ученикам. По расположению своей школы эпикурейцы получили прозвище «философы из садов». Эпикуру уже при жизни оказывались чуть ли не божеские почести, и этот культ, несомненно, весьма способствовал тому, что эпикурейцы в гораздо большей степени, чем философы других школ, были верны ортодоксальным взглядам своего учителя. Основные доктрины ученики должны были заучивать наизусть.

Эпикур был плодовитым автором (по свидетельству Диогена Лаэртского, он написал более 300 работ), но большая часть его трудов утеряна. Однако Диоген оставил нам три дидактических письма, из которых письма к Геродоту и Менекею считаются подлинными, а письмо к Пифоклу, как полагают, является выдержкой из труда Эпикура, сделанной его учеником. Сохранились также фрагменты его главного произведения «О природе». Они были найдены в библиотеке эпикурейца Писо (предположительно Л. Писо, который в 58 году до н. э. занимал пост консула).

После Эпикура школу возглавил Гермарх из Метилена, которого сменил Полистрат. Учеником самого Эпикура вместе с Гермархом и Полиэном был и Метродор Лампсакский. Цицерон слушал лекции Федра (бывшего схолархом в Афинах около 78–70 годов до н. э.), которые тот читал в Риме около 90 года до н. э. Но самым известным учеником школы был латинский поэт Т. Лукреций Кар (91–51 до н. э.), изложивший эпикурейскую философию в своем произведении «De Rerum Natura» («О природе вещей»). Главной целью этой философии было освобождение людей от страха перед богами и смертью и помощь в обретении душевного покоя.

Эпикура не интересовали ни диалектика, ни логика, как таковые. Единственной проблемой логики, которой он уделял внимание, была проблема, связанная с критерием истины. Диалектика интересовала его постольку, поскольку она служила физике, а физика – постольку, поскольку она служила этике. Поэтому Эпикур уделял этике гораздо больше внимания, чем стоики, отвергая все чисто научные изыскания и объявляя математику бесполезной наукой, поскольку она не связана с жизнью. (Метродор говорил: «Не стоит переживать из-за того, что ты не прочел ни строчки из Гомера и не знаешь, кем был Гектор – троянцем или греком».) Одной из причин неприятия Эпикуром математики было то, что она не подкрепляется чувственным знанием, поскольку в реальном мире нет геометрических точек, линий и поверхностей. Таким образом, чувственное знание есть основа какого бы то ни было знания. «Если вы не верите своим ощущениям, то у вас не будет эталона, с помощью которого вы сможете судить даже о тех ощущениях, которые вы считаете ложными»1. Лукреций задается вопросом, что может быть более определенным, чем чувство. Разум, с помощью которого мы судим о чувственных данных, сам по себе полностью основан на чувствах, и если они не истинны, то тогда и выводы разума тоже2. Более того, эпикурейцы указывали, что в астрономических вопросах, например, мы не можем достичь полной определенности, поскольку мы можем доказать, что истинно это положение, а другие будут доказывать, что, наоборот, истинно то, «ибо небесные явления могут порождаться различными причинами»3. (Необходимо помнить, что у греков не было современных научных приборов и что их научные выводы делались в основном на основе догадок, не подкрепленных точными наблюдениями.)