Квартира в Париже - Келли Боуэн

осмотритесь, не стесняйтесь. Моя студия там, – он смущенно взглянул на нее и махнул рукой в сторону широкого прохода.

Лия отмахнулась от его извинений, встала и направилась к студии. В ней оказались все те же кирпичные стены и старинные деревянные полы. Но на этом сходство заканчивалось: залитая ярким светом благоустроенная студия напоминала нечто среднее между больничной лабораторией и музеем. Посередине возвышался внушительных размеров стол с разложенным на краю полотном Мунка, а над ним с открытых стропил под потолком свисали разные инструменты: блестящий микроскоп на подвижной штанге, целый набор шлангов, как у пылесоса, пара закрытых светильников и большое увеличительное стекло.

Вокруг стола сгрудилось полчище тележек на колесиках с ровными рядами кисточек, баночек, каких-то приспособлений и множеством коробок и склянок. Вдоль всей левой стены тянулись ряды длинных белых шкафов предположительно с запасами того же самого.

В правом углу несколько столов с лабораторным оборудованием: спектрофотометром, переносным рентгеновским аппаратом и еще парой микроскопов. Под столами виднелись аккуратно уложенные провода и кабели, а сверху на кронштейнах были установлены мониторы с клавиатурами.

Заметив на дальней стене картины, Лия направилась к ним. Коллекция оказалась довольно пестрой: от старинной живописи до современной со столь же разнообразной тематикой и стилями. Невероятно реалистичные портреты соседствовали с импрессионистскими пейзажами и абстрактными натюрмортами. Все до единой такие яркие и живые, наверняка благодаря таланту реставратора.

В углу оказалась еще одна узкая приоткрытая дверь, за которой тоже виднелись картины. Объятая любопытством, Лия ступила через порог и медленно огляделась кругом: сквозь северо-западные окна проникали холодные яркие лучи, освещая буйство красок множества полотен, висящих и стоящих на полу, прислоненных к стене. Судя по отчетливому запаху масляных красок и скипидара, здесь занимались не просто реставрацией, а настоящим творчеством.

Посреди комнаты стояли два мольберта с холстами. Лия подошла к первому и застыла, не отводя глаз от полотна.

На нем художник запечатлел парящую в воздухе балерину с развевающимися бежевыми юбками и грациозно вытянутыми руками.

Яркая фигура на темном фоне ошеломляла – того и гляди выпорхнет с холста навстречу зрителю. Но больше всего потрясала страсть на лице танцовщицы, переданная яркими светлыми мазками. Взгляд балерины был устремлен куда-то вдаль мимо зрителя, а искрящиеся восторгом черты поражали воображение, словно для этой женщины искусство стало смыслом жизни, и в каждом движении проявлялось торжество этой любви.

– Как вы здесь оказались? – раздался за ее спиной голос Габриэля.

– Дверь была открыта. Вы же сами предложили осмотреться.

– Я имел в виду студию, а не… это.

– Это ваши картины? – спросила Лия.

– Да, – коротко отрезал он.

– Вы настоящий художник, – восхитилась она, не отрывая глаз от балерины.

– Нет, я оценщик произведений искусства и реставратор, – ответил он, – а пишу забавы ради.

– Как-то не похоже, что эти полотна созданы ради развлечения.

– Благодарю за комплимент, мисс инженер, только вряд ли вас можно считать экспертом в подобных делах, – каким-то оправдывающимся тоном возразил он.

– Да я и не претендую, – она подошла ближе к мольберту. – С этой женщиной вы явно близко знакомы. Подруга или, может, возлюбленная?

– Подруга, – удивленно ответил он.

– Понятно.

– Я был студентом в училище, а она жила по соседству. Они с мужем служили в Королевском балете. Там же и познакомились. – Он помолчал. – Как вы догадались, что мы друзья?

– На картине виден ее характер, а не просто внешность.

Габриэль молча встал рядом.

– Как она называется? Эта картина?

– Что?

– Только не говорите, что не придумали название.

– Придумал… – замялся он. – «Первая любовь».

– Ага, – улыбнулась Лия. – Да, заметно. А подруге вы эту картину показывали?

– Нет.

– Почему?

– Я же сказал, пишу забавы ради, просто хобби.

– Не соглашусь.

Лия направилась ко второму мольберту.

На лилово-синем фоне, словно выхваченная из темноты лучом прожектора, кружилась в танго пара танцоров. Светловолосая дама в золотистом платье, изображенная со спины, ярким пятном выделялась рядом с кавалером в черном костюме, касаясь его плеча свободной рукой, а ее фигура была будто перечеркнута рукой партнера на талии.

Лица танцоров были скрыты из-за близости друг к другу, а контуры силуэтов слегка размыты, создавая иллюзию смазанного кадра, неспособного уловить столь стремительное движение.

Лия застыла перед картиной, не в силах отвести взгляда и задыхаясь от внезапно вспыхнувшей страсти, заставшей ее врасплох.

– Лия? Что с вами?

Она тряхнула головой, пытаясь отогнать наваждение, и наконец сумела выдавить:

– Какой же вы идиот!

– Прошу прощения?

– Эта картина. Это же…

Она умолкла, не в силах подобрать нужное слово. «Великолепная» – слишком слабо, даже «сногсшибательная» недостаточно.

– Просто хобби, – протяжно повторил он.

Лия пропустила его слова мимо ушей.

– Да от одного взгляда на эту картину хочется оказаться на месте той женщины. Услышать музыку, ощутить близость партнера, жар его тела. На какой-то миг забыть обо всем на свете, кроме того, кто тебя обнимает словно единственную женщину на земле. Закружиться в танце, как они.

Не дождавшись ответа, Лия обернулась к нему: он уставился на нее с каким-то странным выражением лица, стараясь поймать ее взгляд.

– А эта как называется? – замялась она.

Габриэль смущенно опустил голову.

– Как она называется? – не унималась Лия.

– «Après»[6].

– Кто эти люди? Пара на картине?

– Не знаю.

– Не знаете?

– У меня была командировка в Хихоне, – рассказал Габриэль. – Возвращаюсь как – то поздно вечером в гостиницу, все театры, бары и рестораны уже закрыты, а эти двое танцуют под фонарем на тротуаре у самого моря. Без музыки, без зрителей. Все уже давно разошлись, а они танцуют.

Он помолчал.

– Просто захотелось, и все тут. Вот мне и… запало в душу.

Лия сглотнула ком в горле от разыгравшихся чувств и вдруг выпалила:

– Куда вы деваете свои картины? Продаете?

– Нет. – Он сунул руки в карманы джинсов. – Когда здесь становится слишком тесно, я переправляю их в Милбрук. Все предки там развешивали свои работы, а мои чем хуже?

– И ни разу не устраивали выставку?

Он оглянулся на полотно.

– Была такая мысль. Дед с отцом уже все уши прожужжали.

– Так в чем же дело?

– А зачем? Только от работы отвлекаться. Ерундовая затея, да еще сколько времени и денег потратишь.

– Ерундовая? – Лия скрестила руки на груди. – Ну, тогда и мне, наверное, ни к чему картины из бабушкиной квартиры выставлять.

– Чую я, к чему вы клоните, только все зря. Моя мазня с картинами из той парижской квартиры даже рядом не стояла.

– А разве не в этом суть? Они и должны быть разными, и у каждого зрителя вызывать разные эмоции!

– Да вам лишь бы на своем настоять!

– Нет, просто