Двенадцать прикосновений к горизонту - Михаил Самарский

Юрий Купер работал над сценографией спектакля «Борис Годунов» в Большом театре вместе с режиссёром Александром Сокуровым…» Ну как? Интересно? – спросил я.

– Конечно, интересно! Ещё бы! Да, непростой мазила какой-то, – выпятил губу Фёдор. – Очень интересно. Спасибо тебе, Михаил.

– Это вам спасибо за то, что везёте меня, – улыбнулся я и зевнул.

– Спать хочешь? – спросил водитель. – Забирайся на спальник, вздремни.

«…Мне нравится быть в роли отсутствующего путешественника, эмигранта, плывущего вокруг света в каюте с зашторенными окнами, не выходя на берег. Приоткроешь штору, а за ней только дождь и линия горизонта. И я нередко спрашиваю себя: где я? кто я?»

Я приоткрыл штору нашего степного корабля и увидел за окном океан. Дождь. Линия горизонта, подчёркнутая лунным маслом…

Дождь лил не переставая. И всё усиливался и усиливался. Внезапно через всё небо полоснула молния, да такая яркая, что вокруг всё на мгновение превратилось в день. Обычно сразу после всполоха молнии снова наступает темнота, но тут случилось чудо: свет остался и на небе даже появилось солнце. Удивительное превращение! Вы встречали когда-нибудь такое явление? Это ж надо – вечер, темень и вдруг на тебе: день. Яркий, солнечный, красивый. Я вгляделся через окно в степь: а это уже и не степь вовсе. Как такое могло случиться? Я протянул руку, чтобы коснуться стекла, но его не оказалось – моя рука нырнула дальше и прикоснулась к трепещущему парусу. Наш Кам АЗ-КАЗАК превратился в парусник. Я стоял на палубе с огромным биноклем в руках и пристально вглядывался вдаль. О боже! Неожиданно на линии горизонта я увидел тоненькую фигурку девушки в белом платье. Я едва не вдавил окуляры бинокля себе в глаза, пытаясь узнать в девчушке свою Марию. Но, увы, это была не она. Но если это не она, зачем она машет мне рукой? Что случилось? Кто она, эта дерзкая девчонка? Почему она зовёт меня? Какое ей дело до меня? Смотрите-ка, размахалась. Нечего мне тут махать, у меня девчонка есть, я её люблю. А вдруг… Я даже испугался. А может, там, за горизонтом, всё будет иначе? Может, не стоит торопиться да лезть за этот чёртов горизонт? А вдруг там всё по-другому? Здесь всё понятно, всё разложено по полочкам: папа, мама, бабушка, дедушка, сестра, соседи, друзья, учителя, здесь же вот и моя Машка… А там? Ведь мы никогда не знаем и не видим, что там творится, за этой линией. Откуда эта пигалица вынырнула? Смотрите, какая настырная, всё машет и машет мне, зовёт меня… Будь что будет, я тоже помахал ей в ответ. Она так обрадовалась и тут же направилась ко мне. Девушка стояла в большой белой лодке, в которой кроме неё сидели несколько человек и усиленно гребли вёслами. В воде отражались солнце и многочисленные облачка, похожие на какие-то диковинные цветы. Через некоторое время лодка остановилась напротив нашего катера, и девушка ловко перебралась из лодки к нам на палубу.

– Что же ты, Мишечка мой, так долго думал? – вдруг заговорила девчонка Машкиным голосом и, сильно тряхнув головой, рассыпала по плечам волосы.

Вот я тупица. Да как же я её не узнал? Это же моя Машка.

– Милая моя, родная девочка, прости меня, бездарного и тупого путешественника. Не узнал, не узнал, не узнал…

– Ладно, не кори себя, – погладила меня Машка по голове, – приезжай скорее, я же жду тебя. Как ты долго добираешься…

– Да вот видишь, милая, – я раскинул в стороны руки, – то одно, то другое, ну никак быстрее не получается.

– Старайся, мой мальчик, старайся, я так переживаю.

Вдруг я заметил на палубе какой-то шевелящийся свёрток.

– Что это там у тебя? – испуганно спросила Маша.

Я бросился к пакету, разорвал его, и оттуда появился живой гусь. Вот это фокус. Вроде баба Фрося говорила, что он неживой. Как он тут оказался?

– Да это гусь! – объявил я. – Новогодний гостинец.

– Ты что, Миш, – удивилась Маша, – какой же это гусь? Ты что, лебедя от гуся не можешь отличить?

Гусь, то есть… теперь уже лебедь, недовольно вытянул шею, словно пытаясь ущипнуть меня за ногу, приблизился к Марии, та села на него верхом, и лебедь поднял её высоко в небо.

– Маша, Маша-а-а! – закричал я. – Вернись! Ма-а-ша-а-а!

В это самое время из трюма вылез Федя и громко рассмеялся:

– Эка прибило тебя, Миха. Ты чего орёшь-то? Куда ты там её выпроводил?

– Кого? – не понял я спросонок.

– Ну Машку свою. Что там тебе приснилось?

Наконец-то я сообразил, что это мой очередной сон.

– Улетела, – буркнул я, протирая глаза.

Из динамика раздался знакомый голос художника: «Дождь всегда вызывает у меня тревогу, как будто перед открытием тайны, предчувствия чего-то. Это чувство объяснить себе я никогда не мог. Что-то похожее на испуг, жалость к самому себе, в общем, то, что называют одиночеством. Я люблю в дождь сидеть в этом кафе. Потемневшие зеркала, в которых ничего не отражается, облупившаяся позолота на рамах, закопчённый потолок, не хватает только лампочки на пыльном шнуре, горящей вполнакала, и обгоревших спичек, приклеенных к потолку. И ещё раз я вдруг поймал себя на мысли, что я не помню, где я и кто я».

Проснувшись окончательно и заметив за бортом городские огни, я спросил:

– Дядь Федь, уже приехали?

– Практически да. Слушай, Миха, я тебя высажу у старого автовокзала. Там возьмёшь такси – и вперёд. Где твоя дева Мария живёт?

– Улица Добровольского…

– А-а, это микрорайон Северный. Здесь, кстати, не очень-то далеко. Вытащи свой диск, а то снова забудешь.

– Дядь Федь, если вам он понравился, оставьте диск себе, – предложил я, – у меня ещё есть дома один. Юрий Леонидович подарил один маме, другой – папе. Так что у нас два.

– Даже как-то неудобно. Диск-то для друзей…

– Ну мы же теперь с вами друзья? – сказал я.

– Ну ладно, спасибо тебе. Хороший ты пацан. Молодец. Я рад, что познакомился с тобой. Да, запиши мой адрес, телефон… Если что, звони.

Мы обменялись телефонами, адресами, и тут я вспомнил о гусе.

– Ой, дядя Федя, у меня для вас ещё один подарок.

– Какой? – насторожился мой спутник.

– Вот, – я вынул из рюкзака большой свёрток и положил на спальник, – это гусь.

– Что ещё за гусь?

– Ну, баба Фрося мне в дорогу дала, – пояснил я. – Да вы не волнуйтесь, он свежий, ещё сегодня утром бегал по двору.

– Да я-то не волнуюсь, – говорит Федя, – но извини, гуся не возьму.

– Почему? – удивился я.

– Потому что это крохоборство какое-то, а не подарок.

– Это ещё почему кро… хро… хробор…

– Ну как я могу взять гуся? Старуха тебе его подарила, а я заберу. Да он мне поперёк горла встанет, твой гусь. Ты чего, сынок? – Он развёл руки в стороны.