Путь самурая - Евгений Щепетнов

А теперь руки дошли. Каленым железом выжечь, понимаешь ли! Обошел павильон, нашел технические отверстия, приставил к ним пластиковую бутылку с заранее приделанной к ней «соломинкой», как для коктейлей. Хм… почему «как»? «Коктейль Молотова» – тоже коктейль! Вот и пейте на здоровье.

Влил в дверные щелки и в технические отверстия не менее половины пластиковой бутылки, даже немного больше. Потом хорошенько полил саму дверь, провел по асфальту темную дорожку из зажигательной смеси. Чиркнул спичкой, подождал, пока пламя разгорится, и… ап! Кинул спичку на дорожку из бензина!

О-о-о… ка-ак… грохнуло! Я думал, крыша с ларька слетит! Такой густой, мощный «ПУФФФ!». И задымило.

Боялся, что продавщице достанется. Не дай бог сгорит! Я же не злодей какой-то, чтобы уничтожать имущество врага вместе с обслугой! Непричастные люди не должны погибать – это я знаю точно.

Лыжную шапочку, она же «маски-шоу», – на лицо. И в тень напротив ларька, под старый тополь, который того и гляди свалится прохожему на голову! (Головотяпство чистой воды – со стороны ЖКХ!)

С продавщицей все было нормально. Ее могучая туша, затянутая в красное платье и укрытая оренбургским платком, не выглядела больной, раненой или обожженной. Бодра и «весела»! Так что все обошлось.

Как только продавщица выбежала из ларька, оглядываясь через покатое плечо на свое уходящее в небытие рабочее место, я начал бомбардировку.

Бах! Звон! Сыплются осколки!

Первая бутылка не пробила стекло, но разбилась о стальную решетку. Горючая смесь вылилась, тут же прилипнув к стеклу, и начала гореть ясно, бурно – как и полагается коктейлям Молотова. Стекло от высокой температуры тут же лопнуло, освобождая место новым снарядам. Второй тоже разбился, и огонь начал весело пожирать «сникерсы», «марсы» и с особенной любовью – конфеты из кокосовых опилок. Как и я, бывалыча, за обедом.

Я тут же забросил пару бутылок внутрь, даже не зажигая фитилей. Зачем зажигать, когда пламя веселыми струйками лилось внутрь. И так полыхнет.

Туда же отправилась и последняя бутылка.

А потом я растворился в темноте, в тенях, отбрасываемых здоровенным полумертвым от времени тополем, пятиэтажками, выкрашенными в желтый поносный цвет, и остановкой, у которой боковое стекло на днях было вдребезги разбито благодарными жителями микрорайона. Лицо мое закрыто маской, потому его никто не мог заметить. Спортивный же костюм, в котором я совершал свое преступление, был однотипен с миллионами костюмов, блуждающих по просторам моей необъятной Родины. Попробуй разыщи меня среди миллионов тех, кто ежедневно и ежечасно мечтает поджечь ларек буржуя, не давшего бутылку в долг или пославшего по матери, воспользовавшись правом сильного унижать и вытирать ноги о слабака.

Тихо отпер опорный, тихо, не включая света, переоделся и так же тихо выскользнул из пикета, прихватив с собой улики – резиновые перчатки и спортивный костюм, пропахший бензином и дымом пожарища. Я все-таки не лох подзаборный, а самый что ни на есть профессиональный мент, так что знаю, как может самая ничтожная ниточка привести к самому хитрому преступнику, на секунду забывшему о том, что вокруг него есть достаточное количество людей не дурнее, чем он сам. И они легко могут сложить два и два.

Нет, я буду осторожен, как параноик. Буду подозревать каждого встречного, каждого, кто попытается втереться ко мне в доверие, и каждого, кто может хоть как-то попытаться вычислить и разоблачить меня. А это была так… тренировка. Сегодня я не хотел никого убивать и специально дождался, чтобы продавщица выскочила наружу – она-то здесь совсем ни при чем.

И снова встал вопрос: если кто-то совсем непричастный к преступлениям вдруг узнает обо мне правду – как я поступлю? И в который раз не смог себе ответить, отогнав эту неприятную мысль. Если встанет вопрос: или он, или я – как поступлю? И на секунду вдруг стало страшно, когда понял – я поступлю так, как… надо. Буду защищать свою жизнь. До последнего.

Ночевать пошел к Сазонову. Раз договорился – значит, все. Терпи! Ночь, за полночь, а принимай! Ну не к себе же в квартиру тащиться в два часа ночи? И на чем? Машины своей пока нет, такси посреди ночи хрен поймаешь, ну не на лавочке же спать? Тем более что в кармане кругленькая сумма денег, тех, что получил от Армена, а в «чемодане» бумаги с грифом «ДСП». За одно только удостоверение могут по башке дать, чего уж там. Будут потом с моим удостоверением гопстопить.

Сазонов ничуть не удивился, когда я открыл дверь данным мне ключом, выглянул из своей комнаты и кивнул на ту, что приготовил для меня. Он не выглядел заспанным – лицо непроницаемо, гранитно, как и всегда. Мне даже стало немного смешно – а с женщиной он… того… тоже с таким лицом? Представляю: она стонет под ним, а он с такой рожей, что и не захочешь! Тьфу! Ну что за мысли мне в последнее время лезут в голову?! Гадость какая!

Пошел во двор, встал под душ – наверху был бак, выкрашенный в черный цвет, так что за день вода нагревалась едва не до кипения. Даже сейчас, когда уже остыла, была вполне себе тепленькой и приятной.

Смыл гарь, смыл запах бензина, замочил в тазу спортивный костюм. Лыжную маску и резиновые перчатки бросил по дороге, избавившись от основных улик. Все. Теперь меня никак не прицепить к делу – если кто-то этого захочет, конечно. На бутылках отпечатков нет. Если, конечно, они уцелели в огне, что сомнительно. Вернее, не они, а осколки.

Помывшись, улегся на кровать – жесткую, можно сказать, солдатскую. Самурайскую. И тут же провалился в сон.

Проснулся я от того, что кто-то жестко взял меня за плечо. Спросонок не понял, что происходит и где нахожусь, взметнулся, готовясь к худшему, и тут же уселся на край кровати, тяжело дыша и тараща глаза на Сазонова, стоявшего у изголовья.

– Выпей, – он протянул стакан с темной пахучей жидкостью, налитой до половины.

– Выпей! – повторил он, уже нетерпеливо и жестко. – Ты кричишь во сне, знаешь об этом?

– Наверное… не знаю! – растерянно ответил я и взял стакан. – Что, неужели так громко?

– Громко, – коротко ответил Сазонов. – Не помнишь, что тебе снилось? Ты кричал: «Стой! Назад! Не ходи туда!» И женское имя…

– Мне всегда снится одно и то же… – хрипло ответил я, преодолевая горловой спазм. Горло сжало так, что я едва не задохнулся от недостатка воздуха. Или от наплыва воспоминаний…

– Понимаю… – кивнул Сазонов и снова приказал: – Пей! И уснешь. Хорошо уснешь. Без снов! Я потом поработаю с тобой, сделаю так, чтобы эти сны больше тебе не снились.

– Я не хочу! Пусть будут! Они во сне… живые, понимаешь? Понимаете? А если я не буду их видеть, они окончательно умрут! Насовсем! Навсегда! Не хочу! Не хочу!

Меня трясло. Руки ходили ходуном, в глотке пересохло, в висках стучала кровь. Раньше в такие моменты я наливал стакан водки, и… боль отступала. Теперь водки нет, и мысль о ней мне противна. И что делать?

Я мелкими глотками осушил стакан и замер, сжимая его в руке. Пальцы так впились в грани знаменитого советского стакана, что еще чуть-чуть, и он хрустнет у меня в руке, осколки вопьются в плоть, и на пол закапает темная, похожая на вишневый сироп кровь. Так уже было однажды, я помню… Шрам остался.