Колесо в заброшенном парке - Борис Тараканов
Шрифт:
Интервал:
Харченко тем временем ткнул пальцем в клавиатуру ноутбука. Поискав что-то на экране, он поднял глаза:
— Многие знают ноты, но лишь избранные сочиняют музыку… Обратите внимание, что пишет о Виральдини один из критиков того времени: «Виральдини… О, это безумное сочетание возвышенности, боли, насмешки, обжигающего желания, язвительного сарказма и… поистине Божественной Любви». Лучше, по-моему, и не скажешь.
— Да… — сказал Вовка, — Музыка действительно очень сильная. Особенно «Четыре эпохи» и эта… «Ликующая Руфь».
Вовка невольно вспомнил странное томление, охватившее его, когда он слушал «Ликующую Руфь» в Большом зале консерватории.
— «Руфь» — это произведение со сложной, изломанной судьбой. Оно обладает редчайшей силой воздействия. Виральдини назвал его «Пизанская оратория». Хотя в Пизе при жизни композитора она так и не была исполнена.
— Это совпало с указом о запрещении Виральдини въезжать в город?
Харченко кивнул, затем жестом подозвал официанта.
— Графин водки.
— Сколько? — спросил официант.
— Грамм… двести пятьдесят.
Официант удалился.
— Что-то мне захотелось гиннес «с прокладочкой». Знаете, что это такое?
— Приблизительно… — уклончиво ответил Стас.
— Это когда глоток пива — рюмка водки, глоток пива — рюмка водки…
Вовку откровенно передернуло. Стас же решил не показывать удивления.
— Ваше здоровье! — провозгласил новый знакомый по возвращении официанта. — Ох, хорошо! Будто ангелочек пробежался там босичком…
Стас смотрел во все глаза. Вовка отвернулся и принялся рассматривать красочные постеры на стенах зала.
— Между прочим, Виральдини чуть ли не единственный композитор, биография которого полностью выражена в его сочинениях, — сказал Харченко, громко сглотнув.
— А Моцарт? — спросил Стас.
Харченко неопределенно махнул рукой.
— У Моцарта жизнь и творчество плохо пересекались.
— То есть? — не понял Стас.
— Так и есть — писал гениально, это несомненно, но вспомните, как он жил…
— «Гуляка праздный», — подсказал Вовка, за что получил от Стаса ногой под столом.
Тем временем Харченко начало откровенно развозить. Стас и Вовка молчали. Их собеседник понял их молчание по-своему.
— Вы, наверное, не слышали о тайном шифре в партитуре «Волшебной флейты», — сказал Харченко слегка заплетающимся языком.
— Признаться, действительно не слышали… Да, Вов?
Вовка кивнул.
— Сейчас уже доказано, что в этой опере Моцарт зашифровал некое тайное знание, которым владела масонская ложа. Моцарт имел несчастье в ней состоять. За эту оперу он поплатился жизнью — братья по ложе не смогли простить ему столь оригинального способа разглашения тайны. Фактически они спровоцировали отравление.
— А что это за знание? — Вовка интуитивно почувствовал, что эта информация может оказаться очень важной, хотя и не имеет прямого отношения к Виральдини.
Харченко траурно зевнул.
— Вот это пока точно не выяснено. Ключ к расшифровке вычислили в Институте Моцарта в Зальцбурге. Но тут, представляете, из архива Института исчезли все копии прямых источников.
Вовка от неожиданности присвистнул. Но тут же смутился:
— Ой, извините…
— Ничего страшного, — Харченко редкозубо улыбнулся и откинулся на спинку стула. — Нормальная реакция… Так что картина остается весьма размытой. Пока ясно только одно, — он поднял вверх указательный палец, — в тайных шифрах красной нитью проходит тема Мироздания на фоне прямо-таки египетской мистерии.
Алексей еще налил себе из графина и выпил уже без пива.
— Но Моцарт не был оригинален. — Он вдруг резко наклонился к Вовке и Стасу и снизил голос до шепота. — Виральдини опередил его! Он многих опередил. Даже пресловутого Куперена, который впервые назвал свой опус «Багателем». Глупец! Свой первый Багатель Антонио написал в восемь лет, за три года до того, как Куперен об этом вообще подумал!
Вовка посмотрел в изрядно осоловевшие глаза и тихонько пнул Стаса под столом.
— Вы хотите сказать, что Виральдини тоже был масоном? — Стас спросил это только для того, чтобы пауза не затянулась. Похоже, в подпитии Харченко становился непредсказуемым.
— Ни в коем случае! Наоборот, он состоял в некоем тайном монашеском ордене… Правда, за все время, что я занимаюсь темой Виральдини, мне так нигде и не встретилось название этого ордена. Вот подлость, а! — Он поводил глазами по лицам Стаса и Вовки, явно ища сочувствия. — Но одно я понял наверняка — некий тайный шифр сокрыт в партитуре «Ликующей Руфи»!
Повисла пауза. Стас и Вовка переваривали услышанное, Харченко явно наслаждался произведенным впечатлением.
— Эти ноты были найдены чуть больше года назад и уже успели произвести эффект разорвавшейся бомбы.
— А где их нашли? — спросил Вовка.
— В одном забытом частном архиве. В герцогстве Роскони на севере Италии. Замок Роскони стоит особняком в предгорьях Ломбардии. Архив был вмурован в восточную стену замка, рядом с домовой церковью.
— Капеллой?
Харченко мигнул.
— Да. — Он пьяно кивнул головой. — Антонио хорошо позаботился о том, чтобы эти ноты не нашли раньше времени. А может… чтобы вообще не нашли. Но их нашли.
— Он специально их прятал?
— Конечно! Как только пошел слух, что в партитуре скрыто Тайное Знание, на нее буквально открыли охоту.
— Неужели это знание так всех интересовало?
Харченко снисходительно посмотрел на Стаса.
— Интересовало. Кто-то ляпнул, что в нотах Виральдини зашифрован рецепт вечной молодости.
— Что за чушь! — не выдержал Вовка.
Вновь повисла неловкая пауза. Харченко тщетно пытался свести разбегающиеся глаза на вовкиной переносице, Стас ожидал очередного взрыва эмоций. Вовка попытался хоть как-то исправить положение.
— Э-э… Я хотел сказать, что никогда не верил во всякие там «средства Макропулуса»…
Харченко тяжело вздохнул и опустил глаза.
— Рядом с ним была женщина… Которая имела наглость не стареть. В свои тридцать восемь она умудрялась выглядеть на двадцать два. Об этом есть документальные свидетельства.
— Да… Тогда нездоровый интерес понятен.
Статус-кво был восстановлен, и Харченко продолжил:
— Оригинал партитуры украли во время репетиции прямо с дирижерского пульта — за несколько дней до пизанской премьеры. Потом кто-то напел кардиналу Мартини, что проводить в городе концерты священника-музыканта, у которого помимо Божьего дара есть еще и любовница, — плохой пример и насмехательство над Церковью. И тот издал злополучный указ. Идиот… — Харченко сжал кулаки.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!