Меч Константина - Деян Стоилькович

Он вышел из большого белого круга и повернулся, чтобы глянуть на свое совершенное творение.

На полу перед ним в кругу была начертана большая пентаграмма, а по ее краям – множество старательно выписанных рун. На столе в углу лежал ключ, которым он откроет врата.

Еще немного, и можно будет начинать обряд.

Еще немного, и можно будет начать акцию.

Воя Драинац не спеша вынимал из сумки оружие. Каждому по пистолету, по две обоймы и по гранате. Предварительно он довел до них план. Все следовало начать около часу ночи, когда весь город спит, а немецкие патрули встречаются редко; провести акцию следовало быстро.

Стеван, Драгиша и Младен стояли недвижно, трепетно глядя на него. Они ожидали, когда он скажет речь.

Но он только медленно повернулся к ним, поднес сжатый кулак к виску и процедил:

– Товарищи! Смерть фашизму!

Ночь – мой товарищ.

Иво Андрич

Я не боюсь призраков.

Живые страшнее, потому что у них есть тело.

Маргерит Юрсенар

В это время орлы над городом отрывают невидимые куски мяса херувимов.

Миодраг Павлович

НЕБО НАД НИШЕМ

…А самый главный плод этой философии – как раз сама идея нации, сакраментальное чувство границ… Если бы мы, люди Запада, наслаждались этими плодами более миролюбиво, нежели сербы, то упрекать их в этой разнице было бы высшей степенью испорченности. Потому что в свете исторических фактов становится совершенно ясно, что именно благодаря их боевому духу мы смогли позволить себе оставаться миролюбивыми.

Гилберт Кийт Честертон «То, что называется нацией» 28 июня 1916 года

Сообщите нам, какие города следует подвергнуть бомбежке.

Йосип Броз Тито в обращении к своим представителям в штабе. Второго корпуса Народно-освободительной армии Югославии, 19 апреля 1944 года

Минула полночь, и Ниш заснул, облитый серебристым лунным светом. Время от времени вдалеке слышался собачий лай, но между двумя собачьими перебранками тишина растягивалась, как распятая тяжелая, сырая телячья шкура. Как будто ничто не нарушает глубокий сон города, такой близкий к смерти и такой бесконечно далекий от нее, короткий и беспокойный, но все-таки укрепляющий. Ниш спит без сновидений, без надежды и без права на нее, и нынешней ночью живут в нем только звери, посылающие зов с одной городской окраины на другую, с одной окрестной горы на соседнюю… Долгими протяжными криками, горячими от жажды крови.

Драинац слышит этот ночной вой, и он с ног до головы окатывает его волной страха, а вдоль позвоночника, словно ядовитая змея, скользит животный уже. Именно потому Воя осторожно пробирается по темным переулкам, то и дело оглядываясь и прижав ладонь к животу, где под рабочей блузой спрятан пистолет. Он опасается, что кто-то или что-то, внезапно оживет в этой темноте, нечистое и злое.

Его пугает этот вой, не то человеческий, не то звериный, а временами одновременно и тот и другой, что страшнее всего. Он приводит на память таинственные убийства, что произошли в городе за последние несколько месяцев, жертвами которых в основном стали немецкие солдаты. Он точно знал, что его люди тут ни при чем, да и никто другой не мог этого совершить, судя по зверской расправе, учиненной над несчастными жертвами. Он не мог понять, в чем тут дело, да и не хотел этого знать. Но по городу упорно кружили слухи о телах, найденных с оторванными головами, и о головах, у которых отсутствовало тело…

И еще одно обстоятельство пугало народ: у жертв была выпита кровь…

Драинац остановился как вкопанный, когда в его воспаленном мозгу возник образ существа, способного на такие страшные поступки.

Он почувствовал, как волосы на его затылке внезапно встали дыбом.

Воя тряхнул головой, чтобы отогнать ужасную картину.

Будучи опытным нелегалом, он продолжил разрабатывать план ликвидации Крсмана Теофиловича.

Он приказал своим людям занять позиции около дома Крсмана, сам же решил оставаться в некотором отдалении, в переулке, откуда он мог спокойно следить за обстановкой. Стеван, как самый опытный, пойдет первым, остальные двинутся вслед за ним. Они ликвидируют Теофиловича и того четника, что поселился на втором этаже. Остальные парни разберутся с буржуйской женой и девчонкой, просто для того, чтобы ребята почувствовали кровь, узнали, что такое борьба. Прислугу они пощадят, потому что она все-таки рабочий класс, пролетарии, а не буржуазия.

На разработку плана пришлось потратить несколько дней, и потому задуманная им акция казалась ему уже свершенной. Каждый врывается со своей стороны, причем Стеван идет прямо к входной двери. Двое влезают в окна с южной и северной стороны, третий остается во дворе, на стреме. Когда все будет готово, он подаст им сигнал, после чего лично войдет в дом, чтобы убедиться в четком исполнении задания. И оставит записку: «Так будет с каждым, кто прислуживает оккупантам», после чего мстители скроются во тьме.

Да, план был действительно идеальным.

Драинац не предвидел только одно…

И это «одно» сегодня ночью было с ним, поджидало его внизу, во тьме, его глаза светились пурпурным блеском, и, что страшнее всего…

Оно было голодным!

Неманя Лукич быстро шагал по улицам и переулкам Ниша, ведущим на гору Калач. Нынешней ночью немецких патрулей в городе было гораздо меньше, чем обычно. Его задачу облегчало и то, что в охране Канна числилось всего несколько солдат, а в окрестностях не было никаких охраняемых немцами объектов или контрольно-пропускных пунктов. Если поднимется тревога, он сможет исчезнуть задолго до появления вооруженных патрулей.

На самом же деле его больше всего волновало то, успел ли Канн сообщить кому-нибудь о находке, сделанной им на Медиане. Что же нашел эсэсовец в катакомбах? Что за предмет заставил его забыть обо всем, включая символ германской гордости, вонзенный в шею несчастного Марко Шмидта?

Неманя вновь прижался к какой-то стене, выжидая, пока трое патрульных немцев пройдут вдоль улицы и скроются за углом.

Если бы кто-то из солдат нечаянно оглянулся, то увидел бы сияющие в темноте огненно-красные глаза.

Генрих Канн поднялся со стула. Он вдохновенно обнажился до пояса.

Свет десяти горящих свечей создавал в комнате мрачную атмосферу.

В глазах Канна, пылавших сумасшествием и восторгом, отражались многочисленные руны и начертанная на полу белая пентаграмма.

Он подошел к кругу, поднял длинный металлический предмет и неразборчиво пробормотал какие-то слова. Вскоре это бормотание перешло в напев на забытом языке древних германских племен.