Под новым небом, или На углях астероида - Александр Кучаев

Сергею, старшему сыну Игоря и Марты, шёл пятнадцатый. Ростом он угодил в мать и был уже вровень с семнадцатилетним Генри.

Молодые люди были неразлучными друзьями, и целые дни проводили на охоте и рыбалке. Это были мастеровые ребята. Под руководством О’Брайена они построили себе другой катамаран, размерами превосходивший «Альбатрос», оснастили его парусами и самостоятельно выходили в море, возвращаясь с немалым уловом. «Фрегат» – такое название дали они своему катамарану – оказался даже надёжнее «Альбатроса», и на нём не было страшно и при довольно сильном ветре и высокой волне.

Физической силой оба подростка мало уступали взрослым мужчинам, а ловкостью и выносливостью значительно превосходили их. Забраться на отвесную скалу или загнать зверя было для них обыденным делом.

Джон Уиллис организовал школу, где дети учились читать, писать и считать, а также знакомились с физикой, химией и основами искусства врачевания. Занятия проходили под открытым небом в тени плодовых деревьев, украшавших посёлок своей зеленью. Нередко Уиллис привлекал к занятиям бывшего лётчика-инженера Улофа Свенсена.

Вместо бумаги сначала использовали выделанную кожу. Но кожи требовалось много, а выделка её была трудоёмкой. Поэтому старший учитель вместе с учениками наладил изготовление настоящей бумаги из мелких шелковистых водорослей. Их ещё измельчали, толкли в ступах, полученную массу с помощью воды осаживали на гладкую прямоугольную кожу, лишённую ворса, сверху накрывали ещё одним лоскутом кожи, отжимали и просушивали. Получался лист голубовато-белой бумаги. Чернила вываривали из чернильных орешков. Чернильницы изготавливали из глины. Писали заострёнными гусиными перьями.

На уроках кроме всего прочего учителя рассказывали об исчезнувшей цивилизации, её достижениях и промахах. Они много и подробно говорили о морях и океанах, об островах и огромных континентах. Всё это было занимательно, но мало кто из учеников мог понять смысл того, что пытались донести до них учителя. Их представление о планете ограничивалось посёлком, заливом, морскими волнами, которые бывали то бурными, то ласковыми, прибрежной равниной с её вечнозелёной растительностью и бесчисленными животными, а также горами, вершины которых покрывали снега, розовые от солнца. То, что, со слов учителей, должно было лежать дальше этого пространства, воспринималось не более чем сказкой.

Лишь трое – причём все девочки – проявляли повышенный интерес к занятиям: четырнадцатилетняя Полли – дочь Свенсенов, её сверстница Диана – дочь О’Брайенов, и тринадцатилетняя Мэри – старшая дочь Игоря и Веды.

Первые две увлекались вообще всеми науками, легко усваивая материалы по математике, физике, химии и всем остальным предметам.

– Хранительницы знаний, – ласково называл Уиллис Полли и Диану и давал им дополнительные задания.

А Мэри проявляла удивительные способности к врачеванию. Приготовление целебных отваров и настоев трав было её любимым времяпрепровождением. Она легко вправляла вывихи у мальчишек, которые лазили по скалам и, случалось, срывались с них. Раза два или три дело доходило до переломов рук и ног. Умелыми движениями сильных гибких пальцев она так точно совмещала повреждённые кости, что не проходило и месяца, как пострадавшие уже вовсю действовали своими конечностями.

– Прирождённый талант, – говорил про неё Уиллис. – Ей бы медицинскую академию закончить – цены бы ей не было.

Единственным хирургическим инструментом у них была финка со сточенным на две трети лезвием, которую после долгих дебатов было решено передать в полное распоряжение поселковых эскулапов. Все остальные ножи вышли из строя, и люди много лет уже пользовались заострёнными каменными и костяными ножами.

Эта финка спасла жизнь одному из мальчиков, укушенному ядовитой змеёй. В считанные секунды Мэри сделала в месте укуса надрез, вызвав обильное кровотечение. Вместе с кровью вышел почти весь яд. Затем мальчика поместили в жарко натопленную баню и, давая обильное питьё, добились сильного потоотделения. С потом вышло ещё некоторое количество яда. Переболев несколько дней, мальчик встал на ноги.

Когда у Шеллы, жены Свенсена, разболелся живот, её пронесло и началась мучительная рвота, Мэри определила у неё приступ аппендицита и высказала мнение о необходимости хирургического вмешательства. Джон Уиллис согласился с её диагнозом. Усыпив больную настоем наркотических трав, они сделали разрез в нижней правой части живота и удалили гангренозную слепую кишку.

Оперировал сам доктор. Мэри ассистировала ему, внимательно наблюдая за каждым его движением. Если бы ей предложили сделать подобную операцию, она без колебаний согласилась бы, так как кроме способности схватывать всё на лету обладала твёрдостью духа.

Для наложения швов были использованы нитки из волокон растения с мудрёным латинским названием. Операция была проведена так качественно, что обошлось без малейших осложнений. На другой день больной разрешили встать с постели, а ещё через неделю она уже выполняла домашнюю работу, не требовавшую значительных физических усилий.

Несколько раз Мэри ассистировала и при приёме родов. Она действовала проворно и умело, и Уиллис убедился, что при необходимости его помощница вполне сможет обойтись собственными силами.

– Настоящая повитуха, – не скрывая восхищения, сказал про неё Пётр Васильевич.

– Нет, не повитуха, она вполне квалифицированная акушерка, – поправил его Уиллис. Он сознательно передавал Мэри все свои знания и опыт в области медицины, с тем чтобы подготовить себе достойную замену.

Они лечили не только людей, но и животных. При массовом окоте овец и коз врачеватели сутками находились в кошарах. Поэтому акушерской практики, хотя и весьма своеобразной, было более чем достаточно.

Каждый из бристольцев старался облегчить жизнь соплеменников и внести в неё свой достойный вклад. В прежней цивилизации О’Брайен, например, владел контрольным пакетом акций компании, занимавшейся производством текстиля, изучал это дело и знал его до тонкостей. И вот, приблизительно через год после поселения у Бристольского залива, он задумал смастерить ткацкий станок.

Вместе со Свенсеном они долго бились над ним, и в конце концов их усилия увенчались успехом. Созданная ими конструкция была проста в обращении, а производительность труда по сравнению с обычным вязанием возросла многократно.

Сначала на ткацком станке вырабатывали только шерстяные ткани. Но однажды О’Брайен случайно наткнулся на растения со слегка поникшими голубенькими цветами. Он узнал в них лён, видимо, всегда росший здесь в диком состоянии. Семена льна собрали, включили его в севооборот и стали ткать льняные полотна.

Несколько позже жители Бристоля стали вырабатывать очень прочную парусину, а также верёвки и сети из крепчайших крапивных волокон. Необходимости в разведении крапивы не было, потому что заросли её встречались во многих местах, особенно в предгорьях.

Для получения красок были использованы различные растения, произраставшие как на равнине, так и в горах. Красную краску получали из цветков зверобоя, синюю – из васильков, коричневую – из дубовой коры, зелёную – из того же зверобоя, только несколько иным способом. Все бристольцы, особенно женщины и дети, щеголяли в разноцветных одеждах, предпочитая преимущественно красные и синие. Игорь всегда носил зелёные шорты и рубашку-безрукавку – они хорошо маскировали его на охоте.