Война и потусторонний мир - Дарья Раскина

Дунул сильно, резко – и у Петра в груди образовался пузырь, вдохнуть из-за которого было совершенно невозможно.

– Скорее, не то задохнетесь. – Егор дернул за рукав, затягивая в озеро.

С размаху влетев в воду по пояс, Петр не почувствовал ни прохлады, ни влаги, а проведя рукой по мундиру, ощутил сухую ткань. Сапоги сами скользнули в стремена, пальцы вцепились в поводья, тело без труда нашло опору.

Петр едва успел поднять глаза к макушкам деревьев, мысленно прощаясь с солнцем и комарами, когда новый свист Егора мелькнул кусачим угрем вдоль спины. Конь всхрапнул и пустился под воду. В груди затрепетало, в ушах что-то хлопнуло, на глаза словно надавили изнутри. Петр задержал дыхание, но ничего необычного не случилось, лишь привычный пейзаж сменился вдруг водорослевым лесом, воздух подернулся рябью, а небо пошло нечастыми пузырьками. Петр осторожно выдохнул – получилось. На дне живота, как и на дне озера, копошился неясный страх вперемешку с изумлением, и чувства эти кружили голову, будто подергивая ряской, так что странное плавание запомнилось смутно: Петр лишь отметил, что любопытные мальки так и норовят юркнуть в карманы, а из озерных глубин то и дело доносятся кудреватые звуки гуслей.

Наконец кони выскочили на поверхность. Лес тут был другим, светлым и ухоженным, а вскоре стало ясно, что это и не лес вовсе, а парк, подобный тому, какие приветствуют гостей при посещении богатейших домов Петербурга. В подтверждение образа за деревьями мелькнул фасад, более всего напоминающий Зимний дворец.

Егор выбрался на причал первым и протянул руку, Петр с удовольствием за нее взялся: пусть страх давно прошел, конь слушался каждого движения, а мундир не промок ни на каплю, все же было радостно снова ступать на твердую землю.

Петр оглядел причал: изящно-белый, с резными оградами, легкими арками и нависающими беседками, он словно парил над водою. Вдоль набережной прогуливались нарядно одетые парочки, а со всех сторон то и дело подплывали морские обитатели – гораздо более причудливые, чем водяные кони.

– Неужто это все меня встречать? – удивился Петр.

– Да нет же. – Егор встряхнулся и зашагал по деревянному настилу. – Это к свадьбе императорской гости подъезжают.

– Ваша тетушка собирается замуж?

– Так и есть. Решено закрепить мирный договор свадьбой. Кощей Микитьевич предложил в женихи своего сына, цесаревича Константина, – как тут откажешь?

Егорушка махнул поджидающему их молодому офицеру, вроде как передавая ему Петра.

– До встречи, Петр Михайлович, – крикнул он, припуская по дорожке в сторону дворца. – Удачи в разговоре с императрицей!

Отчего-то его последние слова отдались странным беспокойством за грудиной. Петр все еще обдумывал это пожелание, когда молодой офицер, посланный встречать его, ступил ближе и, вытянувшись в струнку, отсалютовал. Лапой. Петр старался не таращиться, но сделать это было нелегко – офицер был лисом, затянутым в капитанский мундир. Лисья морда, покрытая гладким мехом, чуть подрагивающий от волнения нос и когтистые лапы смотрелись удивительно – и в то же время удивительно гармонично в сочетании с красным воротником, золотыми аксельбантами на черном сукне и белыми рейтузами, заправленными в высокие сапоги. Но самым восхитительным было, пожалуй, серьезное выражение юного пушистого лица и любопытство, что молодой капитан старался оной серьезностью скрыть, да только лукавые черные глаза все выдавали. Зрелище это было настолько умилительное, что Петр, несмотря на важность миссии и угрозу не только личной его жизни, но и всему отечеству, с трудом боролся с желанием выяснить, торчит ли сзади из-под мундира рыжий хвост.

– Добро пожаловать, князь, – отчеканил капитан. – От имени императрицы Иверии приказано поприветствовать вас в столице Потусторонней Российской империи и проводить во дворец на аудиенцию.

Петр приветственно кивнул:

– Показывайте дорогу, капитан.

Капитан лихо крутанулся, взмахнув бахромой на эполетах, и запрыгал вверх по лестнице. При каждом шаге белые рейтузы обтягивали пушистые тылы, и Петр усердно кашлял, скрывая неподобающее хихиканье.

И да, шикарный лисий хвост наличествовал.

Глава 2

Шкатулка с двойным дном

– Князь Петр Михайлович Волконский, – отчеканили из-за двери в кабинет императрицы.

Петр выпрямил плечи – хотя, казалось, мундир и так уж едва не трещал – и устремил взгляд строго вперед, игнорируя свирепые выражения морд шестерых громадных оборотней в мохнатых шапках, стоявших у дверей конвоем.

Через мгновение холодный голос произнес деловое:

– Зови.

Кровь застучала за ушами, позвоночник словно спаяло, пальцы ног подогнулись. «Гром победы раздавайся», – пропел мысленно Петр, шагая через порог. Поступь его, звонко-шпорная, не выдавала волнения, взгляд был тверд, зубы сжаты.

Кабинет императрицы отличался строгостью: никаких тебе мраморных колонн или золотой лепнины, простая светлая комната с синими портьерами и паркетным полом. Из мебели – шкафы да этажерки с книгами, оттоманка в небольшом алькове, стол и пара кресел у камина; из удивительного разве что вычурная люстра под потолком, живая белка в хрустальной клетке справа от стола и коллекция портретов на стенах – предыдущие лесные цари, один чуднее другого. Подивившись рогам, клыкам, раздвоенным языкам и даже одному бесовскому рылу, Петр остановился, щелкнул каблуками и принялся ждать.

Воцарилась тишина. Едва слышно скрипело перо, хрустела бумага. То и дело раздавался щелчок – это деловито хлопотала белка. Петр присмотрелся – она разгрызала блестящую скорлупу и складывала в аккуратную горку. Забавно, но орешки внутри, насколько он разглядел, светились изумрудно-зеленым.

Императрица будто вовсе ничего не замечала, сидела за рабочим столом, склонившись над документами. Белоснежное перо ритмично двигалось в тонких пальцах, оставляя завитки на бумаге. Язык написанного был Петру незнаком.

Набравшись смелости, Петр стал разглядывать императрицу. Они встречались лишь однажды, когда три года назад он получил из ее рук орден Содружества за спасение Егора, но образ этот – суровый, гордый, потусторонний – запомнился в деталях. Было в ней что-то и мертвецки-холодное, и непредсказуемо-звериное, и язычески-древнее – и очень мало человеческого. Будто шкатулка с двойным дном, внешность ее обманывала: на вид молодая, немногим старше Петра, но в бледно-голубых глазах читалась опытность, а в густых каштановых волосах мелькали змейки серебра. Справа челюсть рассекал свежий шрам, не оставляя сомнений – эта императрица командует войсками не только с вершины холма. Подобное заключение подтверждала и одежда: поверх темного платья на ней был надет приталенный военный мундир с блестящими пуговицами, золотыми эполетами, голубой лентой и орденами, из которых знакомым был лишь дружественный орден двумирия.

Выждав, пока императрица закончит писать, Петр поклонился.

– Всемилостивейшая государыня, – начал он осторожно.

Иверия отложила перо и подняла глаза. Ух, от взгляда мороз продрал по коже.

– Князь.

Она неторопливо поднялась