Ночью в темных очках - Нэнси Коллинз

На экран накладывается компьютерное изображение, объясняющее, как надо посылать чеки и переводы, а также извещающее, что принимаются кредитные карты основных фирм, если сидящие дома зрители пожелают бесплатно позвонить по горячей линии «Пожертвование любви». Операторы готовы принимать звонки.

* * *

– Господи Иисусе! – буркнул Хагерти, выключая телевизор. Сестра Кэтрин с ее паствой превратились в гаснущую точку на экране кинескопа.

Хагерти подумал, зачем ему вся эта ахинея. Он же и так часы бодрствования проводит среди психотиков, параноидальных шизофреников, невротиков и одержимых с любой на выбор манией, так зачем тратить время на кучку религиозных психов, ускользнувших от диагноза и снявших себе ТВ-студию?

Клод потер веки. Помимо воли его увлекло дешевое шоу-психов и низкопробные трюки. Во многом это было не так уж далеко оттого, чтобы смотреть реслинг. Но главное, из-за чего он их смотрел, – чтобы не заснуть.

Выйдя с сестринского поста, Хагерти выключил из сети портативный черно-белый телевизор и отнес в комнату отдыха персонала. Там он телевизор смотреть не любил – особенно ночью и один. Чертовы торговые автоматы все время жужжали и щелкали, будто о чем-то между собою сговаривались.

За дверью была длинная и достаточно мягкая кушетка. Хорошо бы сейчас соснуть. Клод помотал головой, отгоняя дремоту. Нет, нельзя! Он сунул квотер в кофейный автомат и выбрал черный, крепкий. И тут – будто нарочно, чтобы оправдать его подозрения насчет злонамеренности вообще всех торговых автоматов, этот бандит высунул чашку из щели под углом. Клод и охнуть не успел, как кофе плеснул ему на ширинку, на штанины и на пол.

– А, блин, чтоб тебя!

Вытерев разлитый кофе и кое-как промокнув штаны туалетной бумагой, Клод вернулся на пост. Его все еще клонило в сон.

Хагерти не боялся, что его застукают спящим на работе. Он много смен прокемарил, засунув ноги в открытый ящик стола, но это было до кошмаров. Проблема была именно в этом.

Сейчас Клод находился на грани погружения в глубокий сон, когда чувства игнорируют окружающий мир и реагируют на сигналы, созданные собственным мозгом. Почему-то всегда это начиналось здесь. Сознание Хагерти, пытающееся сохранить контроль, понимало, что начинается сновидение. Вдруг он оказывался не один. Он не знал, кто вместе с ним смотрит его сны – оно слишком быстро двигалось, намек на движение, пойманный уголком мысленного зрения, что-то, возникшее из тьмы и хаоса. Но он видел эти глаза, отражающие свет, как кошачьи глаза в лучах фар автомобиля. Он хотел велеть этому уйти, но уже проваливался слишком глубоко в сон, чтобы издавать звуки.

Создание тени шастало по его мозгу, раскапывая его с поспешной энергией роющей нору крысы. Закончив обыск, оно останавливалось неподвижно, будто впервые заметив Хагерти. И потом улыбалось.

В этот момент Клод всегда просыпался. Его била дрожь.

Может быть, он сходил с ума. Столько лет, проведенных бок о бок с умалишенными, должны были когда-нибудь сказаться – как капля, падающая на камень, в конце концов проделает желоб. Может быть, его разум теперь похож на Большой Каньон.

Он не чувствовал себя ненормальным, но знал, как это начинается: ты совсем в своем уме, только есть маленький пунктик, а потом – хлоп! – и ты уже ходишь в шляпе из алюминиевой фольги, чтобы люди с планеты Икс не заглянули тебе в голову и не прочитали мысли.

Но он знал, что он не псих. Наверняка что-то не так с этой Блу С. Что-то, чего никто не хочет признать, а тем более об этом говорить. Калиш – тому свидетельство.

Хагерти не хотелось думать о том, как он последний раз увидел Калиша. И он, сам того не желая, задремал.

* * *

Он был на работе, хотя и не должен был. В эту ночь он был выходной. Только что он играл с друзьями в боулинг, было уже поздно. Что-то забыл на работе. Не мог вспомнить, что. Решил заехать и заглянуть в свой шкафчик. В «Елисейские поля» он попал после полуночи.

Ушел в раздевалку. Удивился, увидев Реда Франклина, уходящего со смены. Ред был должен находиться на его месте. Но Ред сказал, что расписание поменялось, и на смене Клода сегодня Арчи Калиш.

Память сновидения одновременно замедлялась и ускорялась. Калиш. Эти идиоты поставили Калиша на дежурство! Сердце заколотилось сильнее. Он не хотел идти в Наблюдаемое отделение – знал, что там увидит. Но сон тянул его по коридору памяти. Может быть, если действовать быстрее, в этот раз будет по-другому. Движения были медленные и неуклюжие, как под водой. Лифт полз на вызов целую вечность, двери открывались, как в замедленной съемке. Хагерти чуть ли не кричал, чтобы они двигалась побыстрее.

Он стал нашаривать в кармане брюк связку ключей от буйняка, и рука ушла по локоть. Вместо кармана была черная дыра. Он опустил руку дальше, и плечо оказалось на уровне бедра. Пальцы нашарили металл, он вытащил ключи. От пребывания в черной дыре рука онемела, и приходилось сжимать ее покрепче, чтобы ключи не выпали. Непослушными пальцами он наконец отыскал ключ от замка, открывающего дверь в Наблюдаемое отделение.

Лифт застонал и пополз вверх как улитка. Хагерти выругался и заколотил кулаками по стене, стараясь подхлестнуть эту чертову колымагу.

Калиш! Эти идиоты оставили там Калиша. Одного. Без надзора. Хагерти особой любви к этому хмырю не испытывал. Ходили слухи, что он пристает к пациенткам вроде бедной миссис Гольдман или той девушки с отключенным мозгом в отделении С. Той самой, которая ударилась головой о приборную доску на 80 милях в час. И которая оказалась беременной.

Двери лифта раскрылись, как рана. В Наблюдаемом было темно, и свет был только на пустом сестринском посту. Клод пошел вперед, ощупывая пол на каждом шаге. Мышцы напряглись, будто собирались оторваться от креплений. Одежда прилипла к коже.

Дверь тамбура была открыта, но почему-то оказалась втрое тяжелее. В безумном вое надрывались десятки голосов. Клод шел дальше, и стали слышны отдельные слова и предложения.

– Мамамамамама...

– Кровь. Кровь... на стенах... полно... потоп крови...

– Они здесь, я их чувствую! Пожалуйста, остановите их!

– Уходи, уходи, не хочу тебя видеть, уходи...

– Уберите ее от меня! Уберите!

Время растянулось. Каждый удар сердца длился час, каждый вдох – неделю. Клод видел собственную протянутую руку, видел, как пальцы ложатся на ручку палаты номер 7. Год они смыкались. Два года поворачивали ручку. Дверь была не заперта. Конечно же.

Дверь распахнулась, и Хагерти увидел, что опоздал. Он всегда будет опаздывать.

Калиш лежал на спине, раскинув руки и ноги. Брюки и исподнее запутались у него на лодыжках, ботинки были на нем. Ноги были бледные и тощие. Пенис, холодный и мокрый, лежал на бедре, как слизняк-альбинос. Лица Калиша Хагерти не видел, поскольку обитательница палаты склонилась над его телом, ткнувшись головой между правым плечом и шеей.