Авиньонский квинтет. Quinx, или Рассказ Потрошителя - Лоуренс Даррелл

CAT И БЛЭН

= прототипы любви

и безрассудства

находятся там и

ДУША И ТЕЛО

играют на вашем

Вертикальным Банджо!

Puella lethargica dolorosa[17]Даже простой поцелуй был словно телефонным звонком от Бога! Почему ты покинул меня и поехал к собакам? He-мужчина хуже мужчины-мошенника. Он замораживает чувства и выпивает все соки. «Для женщины не знать своего разума есть начало мудрости!» (Надпись на персидском ночном горшке.)

Проезжая вдоль серо-зеленой реки, они увидели знаменитый разрушенный мост, все еще грозящий пальцем (облаком, похожим на палец) над водой — безводной пустоши на другом берегу. Блэнфорд и Сатклифф не могли не пропеть:

Sur le pont d'Avignon

On у pense, on у pense…

Sur le pont d 'Avignon

On у pense, tout en rond![18]

— Сколько нам еще быть вместе? — спросил Блэнфорд.

И его alter ego ответил:

— Еще одну книгу, еще одну реку. После этого тело и душа должны разорвать связь между собой. Я знаю. Слишком скоро. Это единственное критическое замечание, которое можно адресовать жизни. Она слишком коротка, чтобы успеть чему-нибудь научиться.

— Констанс выглядит больной.

— Она поправится. Обещаю.

Rose de la poe'sie, O belle nevrose![19]

Даже Бог, если он существует, подвержен энтропии. Или он научился получать удовольствие и использовать смертельный поворот от совершенства к испорченности? Неужели он живет, подобно даосисту, в постоянном священном пренебрежении суетой?

убери его постель

возможно, несколько

пассажей в стихах

из первой

забери его жизнь

сцены? Наверное,

Сатклифф разделит

пометь его подушку

ласки с alter ego?

«жена отсутствует» но штопает носки

Сцена эпилепсии,

перламутровая слюна,

курит его табак

Почти откушенный

язык, едва не

делает всё

проглоченный.

что делают другие

охотится за тапкой

«Кибела! Что на обед?»

охотится за душой

«Матка!» — отвечает она.

Эрос, научи его

управлять дыханием!

Неси яйца высоко, брат, les couilles bien haut! Recuser, accoler, accuser, raccolez![20]

Когда-то я был юн и член мой напоминал тающую свечку под ее ласками; однако годы и медитация укрепили его, и теперь она знает, как добыть трофей пещеристой ткани, чтобы член мой вел себя как полагается. Мне кажется, сегодня я мог бы даже подписывать им чеки. (Сатклифф)

Старый герой встает и держится, словно приглашенный в гости священник, который с бесконечной вежливостью служит бесконечную службу. Но все зависит от женщины. Ей ничего не стоит задуть его, как спичку! (Блэн)

Слон, если его проглотить, учит, что искусство является одновременно лечением и нравственной конструкцией. Его калибр и значимость могут меняться. Его расчеты герметичны. Нечто переходит в ничто лишь однажды. Любовь!

Ах! Умереть от геморроя или d'une obésité succulente[21]или подавиться бананом — достойно и артистично. И, вообще, почему бы непредсказуемой прозе не отразить диссонанс в сердце природы? Закуйте в кандалы глаголы, дайте крылья существительным, придумайте семирогое прилагательное. Вперед!

Частенько, стоило только выпить больше обыкновенного, ими овладевала иллюзия, что сейчас они наконец доберутся до сути вещей. Они вели примерно такие диалоги:

БЛЭН: Что вы сделаете, если кто-то обвинит вас в несоответствии жизни? А? Отвечайте!

CAT: Меня это очень расстроит. Я захандрю.

БЛЭН: Видите ли, в наш век, век кино, реальность понятна и определяема лишь в пределах двадцати восьми кадров в секунду. Но промедлите, и изображение не будет похоже на жизнь, потеряет четкость, словно его видит сумасшедший, шизоид или параноик, выбирайте на свой вкус.

CAT: Вот в чем причина! Говорите, не соответствую жизни? Значит, меня есть с чем сравнивать? Я медлю и горячусь? Значит, простая Относительность уготовила для нас это? Катапультировала нас в Условность, а из реальности сделала мир теней?

БЛЭН: Когда я спрашивал о вас у Эйнштей на, о том, какой мерой реальности я могу наградить вас, он сказал: «Вы имеете в виду того розового человека, который похож на свинью? Передайте ему от меня, что у любого человека есть лишь тенденция к существованию. Я не могу зайти дальше, неправомочен ничего утверждать насчет его реального существования: я не получил телекса от Бога, вот так!»

CAT: Ну и дилемма! Значит, я не более чем символ? Символичен, как плюшевый медведь с икрой? Люди, которые так говорят, похоже, не осознают, что они лишь временные обитатели своего тела, они как куколка в оболочке. Потом пуфф! — и появляется мотылек, который прогрызает эту оболочку. В один прекрасный день я обрету значение. Как в традиционном романе, «тщательный анализ Ничто показал, что… Скорая помощь всю ночь напролет верещит о крови, о плоти и крови. Как тут поспишь?»

БЛЭН: Тогда проснитесь и пишите нашу книгу-о новом Улиссе, умирающем от литургической слоновой болезни. Или от мечтаний о девушке с длинными ногами, от которых пересыхает во рту, но скромной, как банный лист. У искусства есть позиция, но нет собственного кредо.

CAT: Можно своровать, если очень надо. Но лучше уж изобилие девиц. Понимаете, мы живем лишь в промежутке между вдохом и предыдущим вдохом. Эта точка во времени по канонам йоги и есть история. Но представьте, мы улучшаем, очищаем, укрепляем эту крошечную вспышку реального времени, тогда мы восстанавливаем вечность, геральдическое воображение, панорамное предвидение!