Авиньонский квинтет. Quinx, или Рассказ Потрошителя - Лоуренс Даррелл

От пут мертвящего искусства…

Любовник нынче принадлежит к исчезающему виду, дотошность ученых мужей может истребить его окончательно. И тот же Штекель[48]скажет последнее слово по поводу вашего брака: «Очевидно, что в этом браке культивировалась садистская атмосфера. Тот факт, что оба супруга гомосексуальны, привел к любопытной форме инверсии. Супруг играл роль женщины, у которой связь с женщиной, а супруга играла роль мужчины, у которого связь с мужчиной. Это удерживало их вместе. Движения, возбуждавшие его во время соития, напоминали предсмертные конвульсии. Удивительно то, что вопреки жажде насилия, которое он лелеял в своих фантазиях, как только женщина начинала двигаться, у супруга возникали проблемы с эрекцией. Партнерша должна была лежать неподвижно, бледнеть, в общем, как можно больше походить на труп. Тогда в нем пробуждался садист, и к нему возвращалась мужская сила».

Почему-то у Сатклиффа это вызвало раздражение, и он сказал:

— Мне часто кажется, что мы похожи на двух старых шлюх, которые, перепившись, ковыляют ночью к Мраморной арке, случайно помочившись в сумки друг дружке.

Очевидно, что, подобно многим из нас, они искали непосредственность, спонтанность, которая когда-то была им присуща, но ключи от которой они потеряли.

Несмотря на весеннюю погоду, продуваемый насквозь авиньонский вокзал не располагал к долгим дискуссиям по поводу того, где кому жить. В конце концов было решено, что разумнее всего поехать к лорду Галену, так как его вилла была самой удобной, — погостить там, пока Констанс будет приводить в порядок свой дом в Тюбэн. Благодаря визиту к Галену, у них появилось бы несколько бесценных дней, чтобы наладить водопровод и провести малярные работы, совершенно необходимые после нескольких лет запустения. Удивительно, что за годы войны дом не отсырел и крыша не протекла. А остальное можно было поправить за лето; несомненно, это в какой-то степени вернуло élan[49]довоенных каникул — доисторических, как казалось теперь, — когда все были очень молоды. До Войны?

Поцелуй Иуды, отравленная стрела нашей истории, стал чем-то таким, чему можно научиться для домашнего употребления. С точки зрения Папского города, это подтверждает справедливость утверждения, что вся наша цивилизация — убедительный пример чудовищного духовного провала. С колоколен голуби своим воркованием зовут верующих помолиться, хотя это и перестало быть необходимым, как воздух, превратившись всего-навсего в общепринятое действо.

«Я пишу в защиту намеков»,

Иду «Намеков на что?» умираю

Иду «На абсолют, глупышка», умираю

Ушел «И что же это будет?» умер

«Намек».

CAT сказал:

— Я выбрал свою, менее непохожую на другие дорогу. С тех пор, как я основал свою группу, названную «Милосердный секс для испытывающих давление», мне больше не нужны клиенты. Все делает робот.

Лорд Гален, потихоньку вошедший в комнату, чтобы пригласить всех на обед, навострил уши и спросил:

— Мне не послышалось слово «робот»? Я и сам об этом думал. Вы же знаете, у меня большие планы на послевоенный период — хочу рационально распорядиться капиталом, причем освоить сразу несколько направлений. Одно из них — поддержка института брака. Это потребуется, как никогда. Я пытаюсь организовать для некоторых благословение папы в качестве рекламной кампании. Сейчас мне кажется, что у меня все как будто получается.

Оба мужчины, если их так можно назвать, с непритворным жаром его поздравили и проследовали в большую кухню, где уже были накрыты столы, сооруженные из козел и столешниц, и животворные ароматы жареной свинины и имбиря витали в воздухе, подобно голубям, принесшим Благую весть. Естественно, не удалось избежать неловкости — из-за Констанс с ее молчаливой подругой! Мальчик разыскал двух дочерей четы, присматривающей за домом и, страшно довольный, уселся между ними. Остальные продолжили незаконченную беседу за едой, которую подавали старая фермерша и ее молодая племянница.

До чего же Блэнфорд своей робостью и болезненной любовью сердил Констанс: стоило ему взглянуть на нее, она, опустив глаза, смотрела на свои руки, обиженная его неодолимым целомудрием. А сам Блэнфорд испытывал отчаяние Прометея, прикованного к унылой скале своей нравственной чистоты. Она ненавидела его! Самодовольный хлыщ!

— Мой учитель йоги говорил, что одна из самых больших проблем герметических школ[50]не допустить превращения ламы в робота, чтобы не дать ему заснуть во время радения. Вам не кажется, что это отличный комментарий к поддержке института брака лордом Галеном? Между прочим, даже простой поцелуй прочерчивает некую траекторию в человеческом сознании, потому что он горячит кровь и заставляет организм вырабатывать особые вещества, как, скажем, сахар и инсулин. Будьте уверены, Иуде это было известно.

— Жаль, вы уничтожили все записи. Вам они понадобятся.

— Не беспокойтесь, у меня все вот здесь. — Он постучал себя по лбу. — Вы сразу заметите, когда я буду использовать их в разговоре, потому что они касались самых интимных проблем, которые мне не удалось разрешить, а без этого я не мог продвинуться вперед. Например, проблемы формы и стиля моей новой книги. Меня очень вдохновили смелость Розанова и истеричные пассажи Стендаля в его «Воспоминаниях эготиста» — не совсем вразумительные, как это часто бывает. Однако в них прослеживается присущий только ему язвительный, полный каламбуров стиль. И Розанов, и Стендаль помогли мне в поисках формы. Я сказал себе, что никто не ищет особой правды в фарсе, однако весьма занятно обнаружить ее именно в нем, разве нет?

— Я современный человек, — отозвался CAT, — и думаю, что люди в принципе прекрасны, но самым прекрасным кажусь себе я сам. Я — наивысшая точка. Природа истощилась, создавая меня. Другие — легко понять, что у нее не осталось идей, — в сравнении со мной — головастики. И вы сейчас скажете мне, что йога избавляет от таких убеждений?

— Да, скажу. Точно так же, как она избавила меня от болей в спине, она избавляет от стресса, вызванного чрезмерно раздутым «эго». Гипертрофированное «эго» может довести до беды, хоть и не сразу.

— Вы говорите так, как будто я настоящий. Сами же все сделали, чтобы я чувствовал себя бесплотным, иллюзорным, а теперь говорите обо мне как о реальности.

— Вы такая же реальность, как указатель в молитвеннике; но ведь вам не спеть ни одного псалма, мой милый.

Метафорой нетрудно описать

Все тайны, что другим не нужно знать,