Авиньонский квинтет. Quinx, или Рассказ Потрошителя - Лоуренс Даррелл

Тот день, когда Аристотель решил (malgré lui),[31]что пришел конец правлению колдуна-шамана (Эмпедокла), стал днем Д[32]его души. Тропинки ума заросли травой. С того момента началась охота за поддающимися измерению, якобы достоверными данными. Смерть стала константой, родилось эго. Месье пришел, чтобы управлять состоянием человека:

Убить, чтоб съесть, природы был закон.

Убить, чтобы убить — такой людьми изобретен.

С грехом смириться не сумели,

Поверили в Христа и в поцелуе млели,

Глотая кровь и преломляя плоть,

Чтобы с умершими сравнить себя, Господь!

Знаете, CAT ничего не мог бы сказать такого о БЛЭНЕ, что стоило бы принять всерьез, ведь он был всего-навсего творением последнего вместе со своим Ты Quoque,[33]существовавшим как бы по доверенности. Значит, БЛЭН был королем? Да, в своем роде, однако его власть несколько уменьшилась, он не может видеть того, что далеко впереди, тогда как CAT несет функцию, так сказать, третьего глаза. Его пупок провидит будущее в качестве всевидящего ока времени. Неужели это отравляло жизнь уединившегося автора, когда он полировал ногти и наблюдал, как снег покрывает некое графство Блэндшир? Какого черта он выбрал профессию, которая заставляет его производить бумажные артефакты — персонажей, пивших его кровь, так что он сам себе частенько казался одномерным, как будто творением своих творений? Ну как? После публикации автобиографии САТА, в которой он также фигурировал, известность не заставила себя ждать, правда, и тот и другой стали ощущать себя как бы в посмертном состоянии. Постепенно CAT до того прославился, что обособился, как сетчатка, оторвался, как мыльный пузырь, чтобы существовать в общественном сознании в качестве некоего мифа. Он творил английский язык, он творил старика Потрошителя, тогда как Блэнфорд лишь с натугой мог накропать справочник «Кто есть кто».

«О Anax[34]— Великий Господин, чье святилище в Дельфах, и не говорит и не утаивает, лишь предрекает и намекает!»[35]

Точно так же все писатели суть один писатель, и Блейк наспех переписывает Ницше, руководствуясь тем же жизненным опытом… Просачиваясь сквозь огромную плотину человеческих чувств, составляя карту глубин и пустот. Очень часто шероховатые тесты более достоверны, чем доведенные до совершенства.

Вся оригинальность Розанова зиждется на том, что он успевает поймать самую суть мысли, до того как она лопается, будто пузырек, ударившись о поверхность нашего сознанья, до того как обретет четкие очертания. Это не плохо и не хорошо, просто что есть то есть. Обычные намеки. В высшей степени патологическое и сомнительное искусство — вот результат такой практики, но это в западной интерпретации. В восточной же — он писал исключительно коанами,[36]но не эпиграммами. Это как бы начало религиозного поиска — сомнение, волнение, напряжение. Работа души!

CAT получил открытку от Тоби, который преподавал в Швеции: «Немедленно приезжайте на север! Шведки великолепны. У них души, как мягкие ягодицы, и ягодицы — как твердые подметки».

Он обрек себя на неудовольствие своими описаниями nouveau roman,[37]к которому они относятся с суеверным благоговением, такими как: «Les abats surgelés des écrivains qui refusent toute jouissance».[38]

В парижском метро ему на глаза попалась одна из тех новых женщин, к встрече с которыми мы все уже были готовы — Розеттская Стелла,[39]только что прибывшая из Соединенных Штатов. «На ней был надет надувной жилет, сворованный у авиакомпании «Эр Франс». Брюки — на подкладке из газеты «Трибюн». В руках она несла дорожный знак «Уступи дорогу», вырванный из асфальта где-то рядом с Пятой и Шестой улицами. И сосала большой палец, сначала до мяса обкусав ногти, когда ей нечем было заняться. Еще она курила марихуану. Отборная юная клитерократка».

Сперма не старится, в отличие от мужчины. Даже старик может зачать юное существо.

От одиночества озлобившись, в тщеславии

наделал шуму он, хоть был

в душевном здравии.

CAT: (Своему зеркалу, когда брился.) Ах, милое старое лицо, костистое убежище для двигательных мускулов и нервов, для глаз, носа, рта, жестоких унциальных усмешек, диакритические дуги бровей. Загрубевшее от бурь и ветров, закаленное мыслью, выдержавшее многочисленные тяжелые вздохи. Его следует подновить. Глаза кричат: «На помощь!» Глаза молят об уменьшении ответственности.

Веря, желая, провидя, мы поступаем вопреки природе. Я мыслю, значит я существую, еще сойдет, а вот надеюсь делает человека из Аристотелева бесцветного животного, сбившегося с пути стараниями прозэнцефалона.[40]

CAT: «La femme en soi recherchée par l’âme.

La femme en soie, brave dame.

Boule Quies d'aramanthe et camfre

Une veuve de Ciguë

Trinquer avec la mort!

Cliquot Cliquot Cliquot

Trine trine

La Veuve Cliquot!»[41]

БЛЭН: В отчете о вашем браке я предполагаю усилить тон в интересах моей прозы и добавить то, что подметила Констанс, говорившая о вас с симпатией и грустью. Я объясняю со всей присущей моему стилю живостью, как все было невыносимо сложно и отравлено неудачной женитьбой на капризной маленькой королеве, невероятно очаровательной и стильной, которая хитроумно скрывала свои наклонности, так как спала в открытую с мужчинами, но в той же мере — тайно — с женщинами. У нее не возникало трудностей, ведь вы были самым настоящим интеллектуалом — то есть дураком!