Самсон и Надежда - Андрей Курков

Смущенный и сонный, Самсон закрыл коробочку, прошел с ней и с лампой на кухню, нашел круглую жестянку от французских леденцов, спрятал в нее коробочку с ухом и унес с собой в спальню. Ощутил, как желание сна побеждает в его теле холод.

Николай Николаевич Ватрухин, казалось, нисколько не удивился, увидев перед собой Самсона.

— Ну, давайте-ка посмотрим ваше ухо! Проходите! — пригласил он парня в кабинет, кивнув прислуге, выглядывавшей из-за спины визитера.

Сняв грязную повязку с его головы и брезгливо бросив ее в корзинку для мусора, он наклонился к оголенному ушному отверстию.

Самсон заметил, что в руках доктора появилась лупа на перламутровой ручке.

— Так-так-так, — закивал задумчиво Ватрухин. — Заживает как на студенте! — протянул он, словно сам удивился данному открытию. — Теперь уже можно без бинта. Я мазью обработаю, а там…

— А можно еще разок забинтовать? — попросил Самсон.

— Отчего ж нельзя, можно! Но ведь необязательно! Теперь надо, чтобы рана дышала!

— Да ведь сыро и холодно! — растерянно говорил Самсон. — Ну, и если по правде, боюсь я без уха по улице ходить. Это же на виду у всех!

— Ладно, ладно, — доктор махнул рукой. — Не подумайте, что мне бинта на вас жаль! Хоть теперь и не купишь! Старыми запасами живу! А слух как? Давайте-ка гляну, хоть и не специалист!

Перед тем как забинтовать наново голову, доктор двумя руками с силой ее оголенным ушным отверстием к окну повернул.

— Видимых повреждений нет. Слышите-то хорошо?

Самсон вздохнул:

— Иногда кажется, что слишком хорошо! Даже заснуть трудно!

— Ну это, братец, потому, что теперь у вас слух этим ушным отверстием всенаправленный, а не такой, как левым! Ухо-то нам дано не только для того, чтобы слышать, а прежде всего, чтобы прислушиваться! Направленный слух — он выделяет из шумов жизни то, что нам надо, а всенаправленный — засоряет внимание. Уразумели?

Самсон кивнул.

— В доме кто есть, кто может наново перевязать?

Парень отрицательно мотнул головой.

— Ну во всяком случае всегда можете к парикмахеру с бинтом прийти, они умеют! И я б советовал раз в два дня этот бинт стирать! Тогда на пару недель хватит!

— А можно вас о глазах спросить? — осмелился Самсон.

— Ну чего ж, спрашивайте!

— Мне некоторые предметы теперь краснее обычного видятся… Я вот и на свечу горящую в церкви смотрел. Знаю, что у нее огонь желтоватый, а вижу красный!

Снова в руках у доктора увеличительное стекло появилось.

— Давайте-ка в окно посмотрите!

Уставился Самсон в немытое окно, на которое снаружи мокрые снежинки оседали и тут же вниз ползли, за собою серый грязный след волоча.

— А глаза не щиплют? — поинтересовался доктор.

— Щиплют немного.

— Пятна какие-то у вас на сетчатке… Красноватая грязь… Сейчас промоем!

Отошел он к медицинскому металлическому шкафу с белыми эмалированными ребрами. Звякнула дверца.

— Теперь в потолок смотрите! — приказал Самсону.

Задрал парень голову. Широко глаза открыл.

— Ой господи! — выдохнул неожиданно доктор.

— Что там? — перепугался Самсон.

— Это ж, наверное, кровь отца вашего в глаза попала! И вон частичка мозга присохла к роговице. Сейчас отмочим.

Закапал доктор в глаза парню капли.

— Сидите пока так, пусть глазки ванну примут!

Назад домой брел Самсон медленными шагами, под ноги себе глядя.

— Ни в коем случае глаза под снег не подставляйте! — строго-настрого напутствовал его доктор. — Умывайте их теплой водой раз пять на дню! Сегодня вторник, в пятницу опять придете! Будем вашу роговицу чистить!

За спиной зазвенели о мостовую подковы спешащей лошади. Самсон, испугавшись, бросился под ближний дом. На ходу оглянулся, увидел красноармейца, напряженно всматривавшегося вперед по лету лошади. Цоканье теперь отдалялось, и кто-то еще отпрыгнул с дороги, уступая ее вооруженному конному стражнику новой власти.

Мысль о новой власти вызвала у Самсона горькую усмешку. Когда была одна власть, пусть и старая, жизнь казалась неприглядной, понятной и привычной. И так же привычно было ее ругать, хотя при ней даже и после начала Мировой войны как-то и трудности, по сравнению с тем, что произошло потом, были не трудностями, а так, неудобствами. Ну а потом старая царская власть обрушилась и на ее место пришло много мелких и яростных, сменявших друг друга со стрельбой и с ненавистью. Только во времена немецкого гарнизона и невидимого гетьмана жизнь вроде бы стала опять безопаснее и тише, но и это затишье закончилось страшными «зверинецкими» взрывами и пожарами, оставившими сотни трупов киевлян и тысячи увечных и бездомных.

Тогда, в июне 1918-го воздух Киева оседал на языке и егозил в носу запахом сгоревшего пороха. Сейчас при каждом намеке на оттепель от заледеневших сугробов из мусора и снега, громоздившихся по углам жилых домов, несло теплым навозом, словно первым делом приближение весны чувствовал именно лошадиный навоз, щедро добавленный к мусорным сугробам деревянными лопатами дворников. Его словно укладывали в фундамент расширявшихся сугробных куч, и поэтому он всегда был рядом, ближе к прохожему люду, чем мусор ранней зимы, который теперь лежал где-то в холодной глубине этих черных мерзлых киевских Аппалачей и Кордильер.

При первом же скрипе нижней ступеньки деревянной лестницы дверь в дворницкую квартирку отворилась. Вдова дворника поманила рукой Самсона в свое никогда не проветриваемое царство сочных, тяжелых запахов.

— К тебе красноармейцы приходили, — сказала она. — Контрибуцию требовать хотели. Я им сказала, что ты сирота! Это им понравилось, но они все равно вернутся. У них теперь весь список жильцов. Выселить тебя хотят.

— Как? Чего это?

— Ну они ж за справедливость! Каждому по углу должно быть, а не по квартире! А еще они спрашивали про музыкантов в семье… Музыкальные инструменты реквизируют. Сами хотят музыку играть.

— Скрипка у нас была, — вспомнил Самсон. — Можно и отдать, только отец и умел на ней!

— Да я тебя не к тому позвала! Ты про женитьбу подумал?

Парень удивленно глянул в глаза вдове.

— Нет, — признался он.

— У меня на примете есть одна! Из образованных, но такая, что все умеет! И квартиру защитит, чтобы не выселили!

— Как она защитит? — не поверил Самсон.

— Ей пальца в рот не клади, она и мягкой, как масло, может быть, и твердой, как чугун! Ты бы посмотрел! Тебе б такая жена все равно что винтовка была б! Таких даже солдаты боятся! Ты знаешь что, загляни сегодня вечером на селедку! Я и ее позову, сам присмотришься!