Пуля для карателя - Александр Тамоников

Тьма спустилась на Варшаву, когда сдвинулась крышка колодца, прикрытая жестью для маскировки. Возникла голова, затем плечи и все остальное. Смутный силуэт выскользнул из шахты, пробежал, затаился за бетонной плитой. Показался второй, примкнул к первому. Люди выбирались по одному, рассредоточивались на узком пятачке. С одной стороны возвышался забор, с другой — приземистое портовое сооружение. Невысокие деревья, городьба из плит. К ночи собрались облака, закрыли звезды. Дул ветер, и было слышно, как плещется вода. По макушкам деревьев плясали отблески пожаров. На западе что-то глухо рокотало. На востоке тоже было неспокойно — долетали раскаты, и явно не грома. В окружающем пространстве не было ни людей, ни источников шума. Люди выжидали, прислушивались. Закряхтел Ломакин, присоединяясь к польскому проводнику, который, вытянув шею, проницал пространство. К ним подполз Каляжный, пристроил автомат.

— Все, панове, вы на месте… — зашептал, коверкая русские слова, Кыштовский. — Это старая пристань, ее разбомбили… Немцы в стороне — на Шаволинской, а еще усиленные посты у мостов, но мы от мостов далеко… Здесь могут ходить отдельные патрули, а еще на воде катера — они иногда курсируют в городской черте… Подберете лодку там, внизу… — кивнул он. — Я их приметил еще вчера, есть целые посудины, и весла можно найти… Поймает патруль на воде — говорите, что вы с Засолья, оттуда плывете, вас течением снесло…

— Спасибо, товарищ, — поблагодарил Ломакин. — Ты молодец, дальше мы сами…

— Будьте осторожны, когда станете спускаться, — предупредил Кыштовский. — Тут парапет был, набережная в бетоне… Ваши бомбы бросали, когда немецкие катера стояли, — там все вот так… — широко развел он руками. Затем, пригибаясь, засеменил прочь — он сделал свое дело и мог удалиться.

Офицеры всматривались в темноту. Пройти по подземелью было просто. А вот дальше — уже сложнее.

— Ну что, в дорогу, капитан? — выдохнул Ломакин. — Двум смертям-то точно не бывать…

— Эй, народ!.. — Каляжный выразительно махнул рукой. — Спускаемся к реке. И не шуметь мне тут…

Люди выбирались из укрытий, перебегали. Остались во тьме посеченные осколками деревья. Старая набережная представляла собой унылое зрелище. Ранее закатанная в бетон, а ныне вздыбленная, перепаханная авиационными бомбами, она стала бы идеальной преградой для танков. Под наслоениями бетона плескалась вода. Заброшенная лодочная станция находилась справа — подойти к ней было проблематично. Спускались по одному, выверяя каждый шаг, проверяя на ощупь опорные поверхности. Каляжный вдруг охнул, замахал руками, пытаясь удержаться, когда из-под ног стал уплывать огрызок бетона. Ломакин метнулся к нему, схватил за шиворот и выругался:

— Мать твою, капитан, ты на чем там стоишь?!

— На марксистской платформе… — пошутил, отдуваясь, Каляжный. — На чем же еще? Говорили же мужики, молитва лишней не будет… Вынимайте меня отсюда, пока все кости не переломал…

Под сдавленные смешки офицера вытащили на ровное место. Люди перебегали дальше вдоль перепаханной снарядами набережной. Чуть правее обозначился вполне приемлемый спуск к воде. Просматривался уцелевший причал, несколько маломерных посудин, в том числе перевернутых. Из воды выступал остроконечный бак затонувшего военного катера — глубина не позволяла ему целиком уйти на дно. Офицеры снова спускались первыми.

— Стоять! Кто такие? — гортанно выкрикнули по-немецки.

Неприятностей не ждали — по крайней мере, сейчас. От перевернутого баркаса — он валялся на причале, словно кит, выбросившийся на берег, — отделились двое. В мутном зареве блеснули нашивки на петлицах — пехотная часть вермахта. Обычный патруль — и, что характерно, только двое. Они скинули с плеч автоматы, но окрик Каляжного на немецком остановил их:

— Отставить! — выкрикнул капитан. — Гауптман Отто Зильберт, отдел разведки 301-го пехотного полка! Возвращаемся с задания с польскими союзниками!

Можно нести любую чушь, лишь бы выиграть секунду-две, сократить дистанцию. Ничто не мешает офицеру абвера вырядиться в штатское, но все же… Дрогнули автоматы в руках, патрульные замешкались, а «незнакомцы» продолжили движение. Хорошо, товарищи сзади не открыли с перепугу огонь! Волнистая рукоятка ножа была уже в руке — Ломакин выдохнул, и тонкое лезвие без сопротивления вошло солдату под ребро. Он задрожал, выронил автомат, вцепился Ломакину в рукав. Тот не вырывался, всунул нож в человека до упора, провернул рукоятку — чтобы не вздумал взвыть. Рядом хрипел второй патрульный — Каляжный проводил зеркальную работу. У солдата подкосились ноги, он с шумным выдохом стал оседать. Ломакин выдернул нож, отпрянул. Двое незадачливых вояк рухнули одновременно.

— Браво, товарищи офицеры, — пробормотал за спиной сержант Замятин. — Вам бы в синхронном плавании участвовать…

Застыли, навострили уши. Тихо молился господу богу немногословный польский товарищ Матеуш Заремба — член подпольной организации, лояльной Советскому Союзу. Плескались волны у бетонных плит, плыли, покачиваясь, облака, словно переполненные пассажирами дирижабли. По воде доносился отдаленный гул — переправы через Вислу работали и в темное время суток.

— За работу, мужики, за работу… — забормотал Каляжный. — Алексей, переодеваемся… Остальные — тоже не стойте. Повязки — на рукава, дабы не было у господ немцев дополнительных вопросов. Ищите пригодное плавсредство. Трупы — в воду.

— Ага, где польские раки зимуют, — хмыкнул Замятин, хватая за ногу ближайшего покойника.

Но мертвые тела, брошенные в воду, отказывались тонуть. Они всплывали — то тянулись вверх скрюченные пальцы, то искаженные физиономии, бились о кромки плит, смещались по течению. Да неважно, кого удивишь в это сложное время парой-другой трупов? Офицеры начали вытряхивать плотно уложенное содержимое вещмешков, раздевались, натягивали полевую форму вермахта, любезно предоставленную разведотделом, а свое гражданское барахло утрамбовывали обратно. Остальные цепляли на рукава нашивки «Народове силы збройне» (NSZ) — прислужников гитлеровцев, уничтожающих польских антифашистов. Когда все переоделись, сразу кинулись выискивать подходящее транспортное средство. Вместительная широкая плоскодонка обнаружилась довольно быстро. Отыскали весла, пару банок, чтобы вычерпывать воду (в днище имелась пробоина). Под весом десяти человек посудина опасно накренилась, но все-таки шла. Разведчики Замятин и Ложкин исправно работали веслами, синхронно погружали их в воду, размеренно дышали. Заремба, сидя на корточках, вычерпывал воду — это требовалось делать постоянно. Остальные боялись даже дышать и с опаской поглядывали на распростершуюся водную гладь.

Капитан Ломакин сидел на корме, поглаживал затвор трофейного автомата. Форма гауптмана была чертовски неудобной, давил воротничок, постоянно хотелось чесаться. Мимо лодки проплыл задранный «клюв» утопленного катера береговой охраны. В леере застряло тело члена команды — оно уже разложилось, но пока не собиралось отцепляться. Над водой копились клочья тумана. Видимость была неважной. Туман наплывал клубами, в разрывах поблескивала вода. С удалением от берега качка чуть уменьшилась. Люди молчали, настороженно смотрели по сторонам. Членов группы Каляжного Ломакин знал плохо — двое разведчиков, обладающих навыками радиодела, двое местных подпольщиков, присягнувших на верность делу Ленина-Сталина — оба небритые, какие-то мрачные, потасканные. У Каляжного было собственное задание — проникнуть в северный район Варшавы Жолибож, связаться с местными товарищами и вывести из заблокированного района пару видных деятелей подполья, имеющих отношение к Польскому комитету национального освобождения. Деятели были авторитетные, имели влияние на значительную часть польского общества, и терять таких людей в клоаке Варшавского восстания советское командование считало неразумным. Поддержка местным населением наступающих войск была, мягко говоря, не тотальной. С самим Каляжным Ломакин пару раз пересекался, друзьями не были, но и не чурались совместных бесед с перекурами.