Пуля для карателя - Александр Тамоников

— Не надо, герр гауптман, мы видим, кто это такие, — с важностью отозвался Цинклер. — Можете продолжать свое путешествие. Хайль Гитлер! Доплывете до берега? Нет нужды брать вас на буксир?

— На буксир не надо. А тем более на абордаж… — пробормотал по-русски Каляжный, когда военные удалились с палубы катера, а суденышко стало отдаляться. Лодка закачалась на набежавшей волне. Гребцы спохватились, схватились за весла.

— Ну, надо же, товарищ капитан… — выдохнул с облегчением сержант Ложкин. — Вы прямо виртуоз по введению в заблуждение… И о чем же вы трепались с господином офицером непобедимой германской армии?

— Да так, за жизнь, — усмехнулся Каляжный. — Много будешь знать, скоро состаришься, Ложкин. Налегай на весла, нам еще плыть да плыть.

— Вот черт… — вышел из оцепенения Ломакин. — А ведь реальный был столбняк, товарищ Каляжный… Кровь от лица, и словно в каторжные колодки заковали… Только сижу и думаю — успею полоснуть из автомата?

— Еще как бы успели, товарищ капитан, — рассудительно проурчал один из спутников Каляжного. — А вы бы не успели — так мы рядом, верно, Михаил Александрович? В два счета смели бы эту компанию с палубы, захватили бы катер, и все дела. И дошли бы до места с полным комфортом…

Люди оживились, посмеивались. Лодка резво побежала к левому берегу. Подрастали руины и уцелевшие жилые здания. Просматривались зенитные батареи в районе раскуроченных набережных, затопленная баржа у самого берега.

— А что, нормальная смена обстановки, скажите, товарищ капитан? — бухтел словоохотливый Ложкин, сдувая бусинки пота со лба. — На земле, в небесах и на море, как говорится… А опасно — так где оно не опасно? Уж всяко лучше, чем по лесам слоняться да обстановку изучать. Всю неделю, блин, слонялись. А что хорошего в этих лесах? Только комары да немцы… Товарищ капитан, вы уж манипулируйте нами, — опомнился боец, — куда плыть-то? Берег рядом. Справа немцы, слева немцы, а удача — она штука очень капризная…

— Давайте за баржу, мужики, — первым среагировал Ломакин, — там немцев быть не должно, складская часть гавани, ее наши утюжили особенно старательно…

В паре кварталов от реки ухнул мощный взрыв. Огненный шар взвился в небо и лопнул как мыльный пузырь. Падали стены, катились кирпичи, доносились крики людей, сливающиеся с перестуком автоматов.

— Вот же, матка-боска, что творят, пся крев их в душу… — путая русские и польские ругательства, пробормотал пан Пшиговский. — Там же Старый город, Ерузалимский парк, улица Светоянска — а ведь была когда-то красой Варшавы… Там собор Святого Иоанна, иезуитская церковь Нашей дамы Милосердной…

— Да ладно тебе о боге, товарищ, — проворчал Замятин. — Люди там гибнут, людей жалко…

— Так как же без бога… — сокрушенно вздохнул Пшиговский. — Не будет бога — так и людей не будет…

— Ладно, отставить, — шикнул на них Ломакин. — Вы тут еще теологические споры затейте, они так нужны сегодня… Мужики, осторожнее, там же винт у этой баржи, она же самоходная…

А вот последнее предостережение было не лишним. Баржа ушла ниже ватерлинии и встала, упершись в дно. Вода заливала внутренности судна сквозь пробоины в ржавых бортах. Лодка опасно приблизилась к кормовой части. Замятин вынул весло из воды, Ложкин налег на свое — и все же маневр не успели проделать. Затрещало под днищем — так пронзительно, душераздирающе! Рвалось прогнившее дерево. Словно на клык подводной скалы насадили лодку! Но усилием гребцов она съехала с препятствия, закачалась. Вода хлынула в дыру! Гребцы ругались, яростно работали веслами. Снова всех смешил сержант Ложкин: самое время купаться, плескаться, нырять, кувыркаться… Шипели офицеры: быстро к берегу, пока совсем не развалились! Заремба, не спать, отчерпывать воду! А вы, товарищи бойцы и товарищи поляки, какого хрена уставились, как на новые ворота? Тоже отчерпывайте! Да плевать чем, хоть руками!

Лодка на глазах погружалась в воду. От взрыва рухнуло строение, стоявшее наверху, и разлеглось у воды составными конструкциями. Успели в самую тютельку! Когда нос лодки уткнулся в берег, борта уже скрылись под водой. Люди спрыгивали на камни, выбрасывали на берег оружие, вещмешки, сами перебирались под защиту парапета. Досталось радисту Быкову — подчиненному Каляжного. Товарищи ухмылялись: молодец, Коляша, сам погибай, а рацию выручай. Но если выяснится, что в ней что-то сломалось, — тогда будь готов, как юный пионер…

Их появление на берегу не привлекло ничьего внимания. Звуков в ночи хватало, но это там, далеко. Ломакин выудил из недр вещмешка сложенную карту, развернул под мглистым светом фонаря. Карта во всех подробностях рисовала левобережную часть Варшавы и фрагмент района Прага. До Жолибожа, куда направлялся Каляжный, было километра два вдоль Вислы. До улицы Белобжеской в местечке Повислы, где верные люди ждали Ломакина — тоже километра два, только в другую сторону. Подполз Каляжный, уткнулся носом в карту.

— Представляешь, куда идешь, капитан? — спросил Ломакин. — А то глупо погореть по незнанию — как ни крути, большую часть пути отмахали.

— Не совсем, — признался Каляжный. — Но мои люди знают. Смотри сюда, Алексей, — ткнул он пальцем в карту, — вот здесь, в пятидесяти метрах от реки, тянется дорога, но сейчас она разрушена и немцами не используется. Вот здесь путепровод, пара небольших заводиков — и линия теплотрассы вдоль дороги. Фактически это канава, заваленная разным дерьмом, из которой легко смыться. До теплотрассы идем вместе. Потом тебе на юг, мне на север. Ночь, учти, недолгая, до рассвета часа четыре. Попадемся немцам — хреново. Попадемся повстанцам — тоже ничего хорошего. Не любят они нашего брата — они англичан любят, французов, американцев, свое родное правительство Миколайчика, которое сунуло их в это дерьмо. И при этом считают, будто мы им чем-то обязаны. Советский Союз — это зло, но он обязан им помогать. А с каких, простите, борщей?

— Да все понятно, — махнул рукой Ломакин. — Миколайчик решает свои проблемы, отправляя на смерть собственных соотечественников. Но им разве объяснишь? Красная армия стоит, любуется, как фрицы топят восстание в крови, — значит, Красная армия такая же фашистская. А то, что мы людей теряем миллионами, что воевать нечем, обозы непонятно где, — их не волнует. Злые они на нас. И на своих же — из ПКНО, Армии Людовой — чертовски злые… А мне придется вести с ними переговоры, — криво усмехнулся Ломакин, — проявлять дипломатическую чуткость и изворотливость, так сказать. Ладно, Михаил, отдохнули, и будет, пора выходить…

К ночи оборвались обстрелы и погромы мирных кварталов. Над польской столицей висела какая-то неустойчивая тишина. Люди перебегали по каменному путепроводу, ныряли в мешанину труб и бетона.

— Ну все, прощаться не будем, — прошептал Каляжный, приседая на корточки, — а то дурная примета, говорят. Пока, Алексей, скоро встретимся. Удачи, мужики…

Первая группа уходила на север, терялась за изгибами теплотрассы. Ломакин нервно курил в рукав, провожая их глазами. Его люди рассредоточились рядом, настороженно водили головами. В этом городе никому нельзя доверять. Любая встреча могла закончиться непредсказуемо. Поколебавшись, он начал стаскивать с себя форму немецкого майора — это явно красная тряпка для быка, извлек из вещмешка свою гражданскую одежду, а обмундирование ногами утрамбовал под камни. Остальные терпеливо ждали, пока он наиграется в свои «маскарады».