Мой персональный бандит - Ирина Шайлина

Я снова огляделся. В одном углу картошка. Она пыталась прорасти, поэтому была окутана тонкими корешками, но в тёмном подполе у неё не было шанса, скукожилась, высохла. Полки вдоль стен. На них несколько пыльных банок. Вставать было больно, но я встал. Осторожно, чтобы не оторвать капельницу, подошёл. Оттер одну банку от пыли. Огурцы солёные. Так жажда станет только сильнее. В третьей банке был вишнёвый компот. Отлично, когда студентом был кровь сдавал, помню нам потом чай сладкий наливали…

Одна моя рука была ранена, но мое тело было сильным. Другой рукой отогнул металлическую крышку, отхлебнул из банки — накрыло вкусом детства. Такой же моя мама делала. В рот попала вишня, раскусил, выплюнул косточку. Осторожно оставил банку и лёг обратно. Легче не стало, в голове по прежнему мутилось, но хотя бы успокоилось пересохшее горло.

В следующий раз я проснулся от шагов. Кто-то ходил сверху. Потом скрежет чего-то отодвигаемого и крышка подвала откинулась. Показалась одна тонкая ножка, потом вторая. Её платье было целомудренным, наверняка, но то, что снизу будут смотреть не подразумевалось…

— Вы ходили, — с упреком сказала девушка. — В вас три дырки, а вы ходили.

— Пить хотел, — с трудом прохрипел я, словно говорить разучился.

В глазах рябило и я не мог разглядеть толком её лица, как и не смог увидеть какого цвета на ней нижнее белье. Волосы были светлыми, собранными в конский хвост. Повернулась боком, увидел ещё нос с небольшой горбинкой да подбородок упрямый.

— Нельзя вам пить! И ходить, у вас пуля внутри, понимаете? Она там, никуда не делась. Две навылет, а одна у вас в животе.

Я глаза на мгновение закрыл, оценивая свои возможности. Я знал, как быстро сгорают люди, у которых повреждён кишечник. Я пил много, и ничего не случилось, значит есть надежда… Но пулю надо убрать.

— Меня ищут?

— Ищут. Заброшенные дома все прошерстили и два сожгли. Ко мне пока только раз зашли, но мне страшно.

— Правильно, — кивнул я. — Бойся.

Они — шакалы. Боятся сильных. Меня раненого добьют глазом не моргнув. Её вот. Все те, кто наверху, сейчас в опасности, но эта девушка — особенно. А я с пулей неизвестно, сколько протяну, пока наверху ищут, за помощью не обратиться.

— Вам нужно в больницу.

— Ты грамотно перевязала мои раны. Поставила капельницу. Извлеки из меня пулю. Я тебе всю эту деревню куплю с потрохами. Все, что захочешь.

— Я не врач! Я медсестра! Я могу сделать укол, поставить капельницу, клизму наконец! Давайте я вам попу побрею? Это я тоже умею…

— Ты сможешь, — твёрдо сказал я.

— А если вы умрёте?

— Оставишь здесь и все, — попытался пожать плечами я, но не смог из-за боли. — Нет тела, нет проблемы.

Она замолчала. Я жадно её разглядывал, словно стараясь запомнить. Но слабость и полумрак были против меня, черты её лица отказывались складываться в единую картинку, что меня злило. Мне хотелось знать, какая она, девушка, которая не побоялась спрятать меня в погребе.

— В вену вам капает физраствор, — тихо сказала она. — Это все, что я могу вам дать. У вас начнётся заражение, я в этом уверена. У меня нет антибиотиков. Когда температура поднимется я вызову скорую. Я все сказала.

Я хотел было задержать её, поймать за руку, но не смог, только застонал глухо. Наверху залаяла собачка, девушка торопливо поднялась и захлопнула за собой люк.

Когда-то деревня была большой, так мне говорили старожилы, которые сразу полюбили меня, узнав, что я медсестра. Больница здесь закрылась ещё лет десять назад, и теперь за медицинской помощью нужно было ездить в районный центр. Так что ко мне сразу косяком люди потянулись уколы ставить да капельницы, и я во многом была в курсе местных дел.

Школы здесь тоже не было. Молодёжь вся уехала, тех немногих детей, что остались, возили в соседнюю деревню на автобусе. Магазин — один. Местный центр сплетен. И много пустых домов. Вот им гости уделили особое внимание. Проходя мимо одного из них слышала треск — внутри что-то ломали. Два дома вовсе сожгли, тушить их никто не приехал, не нужны никому. Дымом несло до самой ночи, а выходя на улицу, можно было увидеть два серых столба, упирающихся в небо.

Я боялась к нему спускаться. Казалось - вот только спущусь, и мужчины с равнодушными глазами появятся. Не успею подняться, не успею поставить стол на место. А я уверена была, одной лишь профилактической беседой дело не обойдётся. Поиски не приносят успеха, чёртовы бандиты скоро будут очень злы.

И я все время думала о том, что бандит уже умер. Я много смертей видела, это было частью моей работы, но мысль о том, что в моем подвале лежит труп, пугала до мурашек. И Тотошка сердился, он не понимал, откуда в деревне, в которой ему так нравилось, столько чужих людей, почему я такая испуганная, он то и дело скулил, что в ночи выглядело жутковато.

Решилась я около полуночи. Вышла во двор, открыла калитку, посмотрела на тёмную, фонарь только на углу, дорогу. Тихо, сверчки поют. Уютно. Кажется, что мирно все, пришлые уехали, можно жить, как раньше. Но своему счастью не верилось.

Пустая улица вселила в меня немного спокойствия, хотя визитеры на машине могли прибыть минуты через три, и ничего бы я не сделала. И я отодвинула стол, скатала ковёр и заглянула вниз. Лампа, с которой я ходила в баню, погасла, нужно было заправить. Принесла, тревожно прислушиваясь свечу с кухни и спустилась. Лицо мужчины в смутном свете казалось восковым. Неживым.

— И что же мне делать с тобой, если ты умрёшь? — чтобы прогнать страшную тишину шёпотом спросила я. — А если не умрёшь, что делать?

Он дышал. И пульс бился. Но снова впал в забытье, никак не реагировал на шум и мои прикосновения. Возле импровизированного ложа стояла наполовину пустая банка из под компота. Я подумала — если уже не загнулся в муках, то есть шанс, что кишечник цел. Надо воды ему принести…

Тихо заскулил Тотошка и я затихла, прислушиваясь. Ночь оставалась спокойной. Коснулась лба мужчины и отдернула руку. Я натренирована на температуру — здесь не меньше тридцати девяти.

— Я обещала, что вызову скорую, — рассердилась от беспомощности я. — У вас пуля в животе, блин!

Гость открыл глаза. Взгляд рассеянный. Блуждает по тёмным стенам, низкому потолку, скользит по моему лицу. Если температуру сбить, ему станет лучше, правда, ненадолго. Антибиотики ему нужны. А ещё лучше — больница и хороший хирург.

— Вера, — прошептал он. — Вера…

Я расплакалась. Сижу в подвале возле мужчины, который готовится умереть и тихо поскуливаю. Как Тотошка. А потом наверх пошла. По улице тихо проехала машина, а у меня погреб открытый. Замерла. Свет включать не стала, не нужно привлекать внимание. Посветила фонариком. Аптечка моя была почти пуста. Физраствор и тот кончился. Но был советский, сотни раз выручавший парацетамол. И на том спасибо. Столкла его в крошку и размещала в стакане воды. Осторожно, чтобы не пролить, спустилась вниз.