Железный Путин. Взгляд с Запада - Ангус Роксборо

Правительственный самолет поднялся в воздух и взял курс через Атлантику. В заднем салоне магнаты российского бизнеса и официальные лица общались, отдыхали. Прошло четыре или пять часов, как вдруг раздался звонок, и по потрескивающей, зашифрованной линии связи Гор сообщил Примакову, что НАТО приступает к нанесению воздушных ударов. Примаков немедленно перезвонил Ельцину, выяснил у пилота, хватит ли топлива, чтобы вернуться в Шэннон. После чего вышел в салон и сообщил бизнесменам, что визит отменяется: в данный момент вести бизнес с американцами неуместно.

Реакция была красноречивой. Магнаты, позволив патриотизму взять верх над деловой хваткой, разразились аплодисментами. «Это было очень эмоционально», — говорит Косачев. Решив развернуть самолет на полпути, Москва давала понять, что она крайне недовольна. В последующие дни эти чувства выплеснулись на улицы. Тысячи россиян приняли участие в митингах протеста у американского посольства в Москве.

Год спустя Клинтон во время своего последнего визита в российскую столицу понял, что нанесенная тогда рана еще болит. Путин дал понять, что больше не потерпит, чтобы Россию игнорировали или отталкивали в сторону. В течение двух дней он доводил до сведения американцев свое критическое отношение к их планам в одностороннем порядке приступить к созданию противоракетного щита. В последнее утро в ходе прощальной встречи в Кремле Путин высказал смутную угрозу: если Америка не отступит от своих планов, ответ России будет «соответствующим» и, «возможно, совершенно неожиданным, даже асимметричным». Иными словами, русские не будут равняться на изощренную и дорогостоящую американскую систему ПРО, но предпримут меры, которые позволят превзойти ее. Это могло означать что угодно — от создания огромного количества ядерных ракет, которые просто «прошибут» предполагаемый щит, до уничтожения американских установок еще в процессе их создания.

Клинтон выслушал нотацию Путина, после чего обернулся к своему помощнику Строубу Тэлботу и пробормотал: «Похоже, этот парень думает, что до меня не доходит с первого раза. Либо он туп, либо держит за такого меня. Ладно, давай заканчивать это дело; надо успеть повидаться с другом Борисом»3.

Американцы с облегчением покинули Кремль и отправились с прощальным визитом к экс-президенту Ельцину, который после отставки жил на загородной даче. Но там Клинтона ждал сюрприз: Путин уже позвонил Ельцину и попросил того пожестче вдолбить в голову «другу Биллу» ту же идею. «Россия, — сказал Ельцин, — не потерпит никаких политических шагов Америки, которые могут угрожать ее безопасности». Когда тирада закончилась, Клинтон перевел разговор на тему его личной обеспокоенности будущим России. Прощальные слова, в передаче его советника Строуба Тэлбота, крайне примечательны — они приоткрывают американский взгляд на посткоммунистическую Россию.

— Борис, — сказал Клинтон, — ты принимаешь демократию близко к сердцу, в твоей натуре заложено доверие к людям. У тебя внутри огонь настоящего демократа и настоящего реформатора. Я не уверен, что все это есть у Путина. Тебе нужно за ним присматривать, использовать свое влияние, чтобы он не сбился с пути. Ты нужен Путину, Борис. Ты нужен России <…> Ты изменил свою страну, ей повезло, что у нее был ты. Миру повезло, что ты занимал свой пост. Мне повезло, что был ты. Мы вдвоем сделали очень много хорошего <…> Все это останется. Это потребовало от тебя силы воли, многое далось тебе труднее, чем мне. Я это знаю».

Уезжая с ельцинской дачи, Клинтон сказал Тэлботу: «Возможно, мы виделись с другом Борисом в последний раз. Думаю, нам его будет недоставать».

Сентиментальная фраза Клинтона предполагает, что, по его мнению, при Ельцине в России дела шли хорошо, страна была такой, какой хотела ее видеть Америка. На самом же деле все обстояло не так, и Россия совсем не желала идти туда, куда хотелось Америке. Фактически, чего, по мнению Клинтона, будет недоставать Америке, — так это российского лидера, уступчивого до покорности. Путин будет совсем другим.

Обращение Запада с постсоветской Россией было настолько бесчувственным, насколько это можно себе представить. Пока западные корпорации пускали слюни по поводу перспектив нового гигантского рынка, гарвардские экономисты, нанятые российским правительством, настаивали на введении с головокружительной скоростью «капитализма без границ», нисколько не учитывая возможной реакции народа и последствия этих действий. Их идеи были охотно подхвачены ельцинскими реформаторами во главе с Егором Гайдаром, вдохновленными «шоковой терапией», которая за несколько лет до этого преобразила некоторые восточноевропейские страны, в том числе и соседнюю Польшу. Ельцин поручил команде Гайдара «дать народу экономическую свободу и снять все барьеры, ограничивающие свободную инициативу и предпринимательство». В итоге через несколько лет миллионы россиян оказались в крайней бедности, а горстка предприимчивых дельцов и бывших коммунистических функционеров превратилась в миллиардеров-олигархов, расхватавших за копейки бывшие государственные ресурсы.

Несомненно, при Ельцине россияне обрели Свободу — с большой сияющей неоном буквы «С», какой не знали за всю тысячелетнюю историю своей страны. Девяностые годы ХХ века были лихим временем. Они явили миру выплеск энергии, сдерживавшейся на протяжении семидесяти лет коммунистического режима. Любой россиянин с небольшой суммой денег и предпринимательской жилкой мог открыть свой мелкий бизнес, пусть даже небольшой ларек, и торговать батончиками «Сникерс» и водкой. Россияне получили возможность свободно ездить за границу, читать то, что пожелают, говорить то, что им вздумается, и устраивать демонстрации против своих лидеров. Возникли различные политические партии, в стране проводились конкурентные выборы. На государственных телеканалах транслировали острую сатиру на кремлевских политиков. Новые частные банки спонсировали балеты и концерты. Полки магазинов быстро наполнились потребительскими товарами, которые в прежние советские времена можно было лишь мельком видеть в иностранных фильмах. После мрачных десятилетий тоталитарного режима народ перестал испытывать страх. Появились оптимизм и надежда. Безусловно, именно такой Россия виделась большинству западных наблюдателей. В том числе, очевидно, и Биллу Клинтону.

Впрочем, когда я просматриваю свои блокноты того периода, мне вспоминается, что большинство россиян имели на этот счет совсем иное мнение. Мои репортажи для ВВС запечатлели десятилетие позора и унижения, пережитого жителями некогда могучего государства.

Россия Ельцина превратилась в страну, которой, похоже, правили бандиты. Они носились по дорогам в автомобилях с затемненными стеклами, заказывали бутылки вина стоимостью в тысячи долларов в лучших ресторанах, занимались шопингом в супердорогих бутиках и время от времени стреляли друг в друга средь бела дня. Заказные убийства стали обычным явлением; российские мафиозные банды занимались дележом территорий и бизнеса.

Офисы ВВС располагались в Москве в отеле и бизнес-центре «Рэдиссон Славянская» возле Киевского вокзала, который частично принадлежал американцу Полу Тэйтуму. После спора со своим чеченским деловым партнером Тэйтум был изрешечен очередью из автомата Калашникова — в пять часов вечера, когда шел по подземному переходу к станции метро возле отеля. Убийцу так и не нашли. В другой раз я оказался в дорожной пробке. Медленно продвигаясь вперед, я обратил внимание, что на противоположной стороне улицы происходит небольшой захват — опять среди бела дня. Несколько человек держали под дулами пистолетов какого-то бедолагу, который лежал на земле. В другой совершенно обычный день произошел захват в московском ресторане. Мы все, находившиеся там, бросились на пол и лежали, пока проходило задержание. Чтобы попасть в мой местный супермаркет, мне приходилось проходить мимо охранников в камуфляже и с АК-47 наперевес. Начальный период «нового капитализма» сопровождался массовым насилием и угрозами. И владелец пятизвездочного отеля, и торговец сувенирами с раскладного столика на Арбате должны были платить «за крышу» мафиозным бандам.