Железный Путин. Взгляд с Запада - Ангус Роксборо

На окраинах крупных городов, особенно в Москве, так называемые новые русские возводили особняки с плавательными бассейнами, винными погребами и башенками. Все это было скрыто от постороннего взгляда за четырехметровыми заборами. Но они представляли мизерную часть населения. Миллионы жителей России вследствие экономических реформ, начатых в 1992 г., фактически обнищали. Резкая либерализация цен привела к стремительному росту инфляции. Рядовые граждане выстраивались вдоль тротуаров и продавали свои пожитки. Центр Москвы превратился в гигантскую барахолку. Особенно мне запомнился один человек среднего возраста, как потом выяснилось, с ученой степенью, продававший старые ржавые висячие замки и прочую ерунду.

Другие ученые в поисках работы эмигрировали из страны туда, где им могли предложить достойную зарплату. Россия лишалась лучших умов именно тогда, когда они ей больше всего требовались.

Железнодорожные вокзалы заполонили попрошайки и бомжи. Курский, главный московский вокзал южного направления, превратился в диккенсовскую ночлежку, набитую карманниками и больными. Калеки пробирались по вагонам метро, прося подаяние.

Так называемый частный бизнес распространился повсюду, нагляднее всего в виде мелких киосков, торговавших подозрительного вида алкоголем и продуктами питания. Мясо, малопригодное для человеческого употребления, продавалось на рынках, которые спонтанно возникали на всех свободных участках земли, становясь рассадниками крыс и инфекций.

Отчаявшиеся люди вкладывали сбережения в финансовые «пирамиды», которые неизбежно разваливались, оставляя их без копейки. В 1992 г. правительство выпустило приватизационные чеки. Идея заключалась в том, что чеки можно будет обменять на доли в приватизируемых предприятиях. На практике же миллионы человек попросту продавали их за бесценок. В итоге ваучеры оказались в руках горстки ловких предпринимателей или руководителей тех же госпредприятий, которые и стали новыми русскими собственниками-капиталистами.

Промышленность рухнула. Рабочие не получали зарплату или получали с многомесячным опозданием, причем чаще товарами — полотенцами, мылом, нежели деньгами. Сами предприятия рассчитывались между собой по бартеру. В некогда гордую страну направлялись корабли и эшелоны с гуманитарной помощью — сахаром и маргарином из избыточных запасов Европейского союза и американскими армейскими пайками. Сверхдержава протягивала миску для подаяния.

В апреле 1993 г. Ельцин прилетел в Ванкувер. Обратившись к президенту Клинтону за помощью, он подчеркнул: «Вспомни, Восточной Германии понадобилось 100 млрд долларов, чтобы избавиться от коммунистического монстра». Вернулся он с обещанием выделить России 1,6 млрд долларов, большая часть из которых предоставлялась в виде кредитов и гуманитарной помощи. Можно заподозрить Запад в недостатке воображения. Разве Россия не нуждалась в своем «плане Маршалла» для перестройки дряхлой постсоветской инфраструктуры, которая была в ненамного лучшем состоянии, чем Германия после Второй мировой войны?

Вероятно, больше выгоды от западных программ помощи, чем россияне, получили западные консалтинговые компании. Помню, я брал интервью у владелицы небольшой московской пекарни, которая отучилась на месячных курсах менеджмента, оплаченных западными правительствами, с небольшой стажировкой в Англии. «Все, что мне на самом деле нужно, — говорила она мне, — это деньги для закупки оборудования. Я и без этих курсов знаю, как управлять своей компанией!»

Российское общество оказалось поистине раздавлено резким отходом от коммунизма. Люди потеряли свою страну. Советский Союз, государство с населением в 250 миллионов человек, живших в пятнадцати республиках, раскололся. 25 миллионов русских застряли в ближнем зарубежье, внезапно оказавшись резидентами иностранного государства. Сибиряки больше не могли ездить в отпуск в Крым (он отошел к независимой Украине). Не могли они поехать и в Москву, поскольку цены на авиабилеты были недоступны. В поездке по Сибири я был изумлен, услышав, что местные жители называют европейскую Россию «материком», словно находятся на далеком острове посреди океана.

Было немного признаков того, что западные советники Кремля понимали, как управлять этим разорванным обществом. Западные правительства, похоже, не замечали хаоса и запустения, царящих на одной восьмой части суши. А может, их это и не интересовало, поскольку все они были одержимы идеей строительства в России капитализма «любой ценой». Западные корпорации видели в ней только огромный новый рынок для своих товаров. Странная для русского уха фраза «Продукт компании “Проктер энд Гэмбл”» звучала в конце каждого второго рекламного ролика на ТВ как новый политический лозунг. Думаю, эти слова приводили русских в бешенство. Казалось, что они пришли на смену прежнему лозунгу «Да здравствует КПСС!», только вместо светлого будущего теперь обещали прокладки, шампунь Head & Shoulders и памперсы, которые, к слову, многие тогда просто не могли себе позволить из-за их дороговизны.

Американские консультанты в строгих костюмах кишели повсюду, сюсюкая над приватизационными проектами и их авторами, «молодыми реформаторами». Нижний Новгород, город на Волге, ранее известный как Горький, стал первым, где начали продавать крупные куски государственного имущества простым гражданам. Во многих смыслах это вызывало оптимизм. Помню, я наблюдал предприимчивых русских, жаждавших начать свой бизнес, которые осматривали 195 принадлежавших государству грузовиков и фургонов (многие из них были просто в ужасном состоянии), а затем торговались за них на аукционе. Мне (подозреваю, что и многим россиянам) было тяжело видеть огромное количество иностранцев, контролировавших этот процесс. Со стороны это выглядело так, словно Америка взялась за распродажу России.

Для тех, кто использовал представившуюся возможность, например для коллективов, выкупивших свои магазины, это действительно сработало. Как собственники, остро желавшие привлечь покупателей, они трансформировали свой бизнес с усердием, которое вскоре свело на нет серую атмосферу советской торговли. Но для тех, кто был «по другую сторону прилавка», чьи сбережения и пенсии съедала гиперинфляция, это была совсем иная история. Средняя продолжительность жизни в стране падала, возрастал алкоголизм, на авансцену выступили врачи-шарлатаны, психотерапевты-самоучки, «белые колдуны», стремившиеся извлечь выгоду из атмосферы всеобщего безысходного отчаяния.

А еще была чеченская война. В свое время Ельцин сам призвал российские регионы «брать суверенитета столько, сколько смогут проглотить». Но Чечня, маленькая мусульманская республика на Северном Кавказе, зашла настолько далеко, что была готова заявить о своей независимости. Согласиться с этим означало создать прецедент, который грозил распадом Российской Федерации. Поэтому в декабре 1994 г. Ельцин отдал приказ о вторжении в республику. Это стало всеобщей катастрофой. Тысячи плохо обученных российских солдат погибли, сотни тысяч чеченцев были либо убиты, либо вынуждены бежать в соседние республики. Их столица Грозный была превращена в руины. Чеченцы радикализировались, проснулся мусульманский фанатизм, дремавший в советский период. Тысячи мужчин влились в вооруженные отряды сепаратистов и постепенно выдавили российскую армию со своей территории. Это было унизительное поражение. В конце 1996 г. Чечня «де факто» обрела независимость. Мятежники совершили ряд хорошо подготовленных террористических актов на территории самой России. Летом 1995 г. они захватили более тысячи заложников в больнице южного городка Буденновск. Власти пытались штурмовать здание (что привело к гибели как минимум 130 человек), но затем позволили захватчикам уйти обратно в Чечню.