Приют святой Люсии для девочек, воспитанных волками - Карен Рассел

К вечеру мы украшаем кафе цветными фонариками и старыми рекламными плакатами. Свет фонаря высвечивает щетинистые соломенные стены хижины. Пэтси Клайн нежно тянет: «Пока смерть не разлучит на-а-ас». Даже если у меня и нет дружка-духа, я все равно понимаю, что фраза звучит глупо и неправдоподобно. Неужели Пэтси это всерьез? Почему она думает, что так легко отделается, закончив свой любовный роман вместе с жизнью? Я с хмурым видом ставлю другую пластинку.

Сидя за круглым столиком, делаю вид, будто разгадываю кроссворд, а Осси вальсирует с Искусителем. Голова ее увенчана короной из ящериц. Мы никак не могли решить, кого выбрать: геккона или желтоголовика, и в конце концов взяли обоих. Сестра моя танцует не блестяще. Желтоголовик, недовольный, распластался на ее волосах, свернутых в узел, а геккон пытается отгрызть собственную ногу.

– Ава, хочешь к нам присоединиться? – спрашивает Осси, протягивая руку к моему лбу. – Ты в порядке?

– Нет. То есть не хочу. Может, позднее.

– Ладно, – кивает она. – Тогда скажешь мне. Искуситель не возражает. Ава!

Оказывается, я не заметила, что музыка прекратилась. Пришлось быстренько зашвырнуть в автомат следующую пластинку.

Опять поет Пэтси, заполняя своим голосом пространство хижины. Тьфу ты! Моя сестрица забилась в темный угол и вжалась в соломенную стену.

Я грызу карандаш, чтобы сосредоточиться, и каждую минуту бросаю взгляд в окно в надежде увидеть Птицелова. Но он явно сделал ноги. Я облазила все вокруг и убедилась, что в нашем мангровом лесу не осталось ни одного осоеда. Пока не знаю, как к этому отнестись.

В автомате начинает звучать медленная музыка. Осси пытается засунуть руку себе под платье. Я перестаю разбирать слова, все песни сливаются в один жалобный стон, словно автомат завывает, предвещая смерть. Перед глазами у меня плывет туман. Мне кажется, я вижу Птицелова, стучащего в окно, но он скоро исчезает. Крышка стола вдруг превращается в огромный незаполненный кроссворд.

По вертикали

По горизонтали

По вертикали

По горизонтали

Что-то происходит с моими глазами, лоб пылает, горло перехватывает, и я теряю дар речи.

Кроссворд требует угадать слово из шести букв…

Бал заканчивается в далеко не детское время. Голова у меня еще гудит, но я не хочу портить Осси праздник. Она вся раскраснелась, переживая свой успех.

– Ава, ты видела, как мы танцевали?

Сестра продолжает кружиться под гигантскими кипарисами, глаза у нее сверкают, она уверяет меня, будто Искуситель танцует не хуже Фреда Астора. Потом мы, взявшись за руки, идем домой, Осси переплетает свои пальцы с моими, и я испытываю такую радость, что даже стискиваю зубы, как это делают борцы с аллигаторами, чтобы те не вырвались у них из рук. Продираясь сквозь тростник, поем какие-то дурацкие стишки из книги заклинаний Осси:

Пальмы похожи на часовых, освободившихся с дежурства и собравшихся вместе, чтобы посплетничать на теплом ветерке. Вокруг сверкают светлячки. Мир кажется уютным и совершенным.

– А Искуситель пойдет с нами домой?

– Нет! – бросает Осси, отпирая дверь в бунгало. – В дедушкин дом он больше не придет.

Я, как белка, прыгаю на кровать и зарываюсь лицом в шершавую подушку, чтобы скрыть счастливую улыбку. Услышав стук закрываемой двери, с трудом удерживаюсь от слез и истерического смеха. Теперь мы остались вдвоем, только вдвоем! Нет, врать и притворяться, будто мне жаль, я, конечно, не буду, но и задевать чувства Осси, громко радуясь, что Искуситель покинул ее тело, тоже не хочу. Вместо этого я просто фырчу в подушку.

– Спокойной ночи, Ава, – шепчет Осси. – Спасибо за музыку.

Когда я просыпаюсь, кровать моей сестры оказывается пустой. Туфель ее тоже нигде нет, а простыни валяются на полу. Стеклянный террариум, набитый ящерицами, которых Осси порой выуживает, чтобы украсить свою персону, полностью опустошен: там не осталось ничего, кроме поилки и лишайников.

– Осси!

Все ее вешалки в шкафу пусты и напоминают обглоданные кости. Ванная благоухает мылом, словно цветущий сад. На запотевшем зеркале висит прилепленная скотчем записка:

Я трижды перечитываю письмо и только тогда понимаю, что сестра покинула меня навсегда. Мои познания уже достаточно обширны, чтобы сообразить: такие секреты хранить нельзя.

– Осси, не уходи! – кричу я. – Подожди! Я… разогрею тебе блинчики на завтрак!

Это звучит совсем уж по-идиотски даже для меня. Что она собирается делать? Сбежать, вспоминаю я. Вытащив пыльный дедушкин словарь, я нахожу там нужное слово:

Сбежать (гл.) – самовольно покинуть место, где человек обязан находиться.

Сбежала. Это слово вспыхивает в моей голове, как зажженная лампочка. Как можно сбежать с призраком? А если Искуситель потащит мою сестру в такое место, куда я не смогу последовать за ней? Если она тоже станет призраком? Потом меня вдруг поражает, как громом, догадка: а если все это время она встречалась с Птицеловом?

Вы думаете, я сразу бросаюсь за ней вдогонку? Вовсе нет. Сначала обуваю резиновые сапоги, потом снимаю и обуваю снова. Поднимаю трубку, чтобы позвать на помощь, но сразу кладу обратно – вместо гудка в ней лишь что-то шуршит. Пытаюсь закричать, однако из горла вырывается только воздух.

Я чувствую, как за окном разрастается сумеречная зелень болот, окружая меня со всех сторон. Далекие сосны похожи на бледные языки пламени. Без отца и восторженных туристов «Болотландия!» постепенно возвращается к своему прежнему виду, дикому и первозданному. Появись сейчас Птицелов, я бы тотчас упала в его объятия, благодарная за любое человеческое участие. «Где же мой отец, где сестра?» – потихоньку причитаю я, крутя круглую дверную ручку. Страх, как острая спица, впивается в мои внутренности, выгоняя меня из пустого дома. И если бы я не видела, как тоскуют о своем хозяине отцовские собаки, то могла бы возразить мисс Хьюэрт, что от животных нас отличает лишь то, что мы страдаем от одиночества.