Зима - Али Смит

…после этого случая София перестала впускать ее в дом, что было нетрудно, поскольку голова была очень доверчивой. Нужно было просто выйти в сад в темноте, и голова отправлялась вслед за ней: София знала, что она так поступит, подскакивая, словно гелиевый шарик, купленный на сельской ярмарке, а потом, когда голова поплывет вперед к кипарисам, словно и впрямь заинтересовавшись кустарниками, София бросалась обратно в дом и запирала дверь изнутри, со всех ног проносилась по комнатам и плюхалась в кресло в гостиной, опуская голову ниже спинки, чтобы любой человек (или предмет), заглянувший в окно, подумал бы, что ее нет дома.

Полминуты, целую минуту — тихо.

Хорошо.

Но потом — еле слышный стук в окно. Тук-тук-тук.

София протягивала внизу руку и брала с приставного столика пульт, включала телевизор и делала погромче звук.

Новости обступали с привычной утешительной истерией.

Но сквозь них снова — тук-тук-тук.

Поэтому она проходила на кухню и включала радио, кто-то в «Арчерах»[8] пытался отыскать в холодильнике место для индейки, и сквозь радиоголоса, по раздвижной двери, ведущей в темный сад, — тук-тук-тук.

Потом и по маленькой застекленной прорези в двери со двора — тук-тук-туковость.

Поэтому она поднималась в потемках наверх, потом снова наверх, наконец, по лестнице через люк на чердак, пересекала чердачную комнату и через низкую дверь забивалась в самую глубь совмещенного санузла, где пряталась под раковиной.

Тихо.

Зимний шум ветра в ветвях.

Потом в слуховом окошке — отблеск, похожий на свет ночника для детей, боящихся темноты.

Тук-тук-тук.

Она напоминала освещенный циферблат городских часов, зимнюю луну на рождественской открытке.

София вылезла из-под раковины, открыла слуховое окошко и впустила голову.

Сначала она парила на высоте ее собственной головы. Потом опустилась до того уровня, на котором находилась бы голова настоящего ребенка, и посмотрела снизу вверх круглыми обиженными глазками. Но тотчас же после этого, словно поняв, что София станет презирать ее за плаксивость и манипулирование, снова поднялась на уровень головы Софии.

Во рту голова держала веточку. Остролист? Она протянула ее, словно розу. София взяла веточку. После этого голова слегка переместилась в воздухе и взглянула на нее.

Что же в этом взгляде было такого, что София пронесла веточку остролиста по всем этажам старого дома, открыла входную дверь и оплела ею дверной молоток?

Такой вот в этом году рождественский венок.

Вторник, февраль 1961 года, ей четырнадцать лет, и когда она спускается к завтраку, Айрис уже на ногах — просто невероятно, Айрис вылезла из постели в выходной день! Она готовит себе тост, и мать кричит на нее за то, что она насыпала пепел в масло, а потом, как будто просто вздумала прогуляться в четверть девятого утра, Айрис провожает ее до школы, и когда они подходят к воротам, как раз перед тем как войти, говорит: «Слушай, Фило, во сколько утренняя перемена?» — «В десять минут одиннадцатого», — отвечает София. «Хорошо, — говорит Айрис, — скажи какой-нибудь подружке, что тебе нездоровится, ну, в смысле выбери самую мнительную и скажи, что неважно себя чувствуешь, а я буду ждать вон там в двадцать минут. — Она показывает через дорогу. — Пока!» Айрис машет на прощанье рукой, а София даже не успевает ничего спросить, и двое мальчиков-четвероклашек, проходивших мимо, останавливаются и смотрят Айрис вслед, один из них раскрывает от удивления рот. «Это и правда твоя сестра, Кливз?» — спрашивает другой.

На математике она наклоняется над партой Барбары.

— Знаешь, что-то мне как-то не по себе.

— Ой-ой-ой, — говорит Барбара и отодвигается подальше.

Айрис — умняшка.

Айрис приносит одни неприятности. София никогда не приносит неприятностей, она всегда делает все как надо, она неиспорченная, правильная девочка, которая метит в главные (в головной офис, а потом возглавит собственную фирму, на голову опередив остальных в ту эпоху, когда девочки не должны были никого опережать и ничего возглавлять — первый случай в ее жизни, когда она поступает не совсем так, как надо, из-за чего унаследует довольно приличное, точнее, неприличное чувство вины), но она только что нагло соврала, из-за чего ей стало и вправду не по себе, так что это уже не совсем ложь, и теперь она готовилась совершить что-то еще более недозволенное и неправильное, чем бы это ни было, отчего сердце так сильно стучало при решении логарифмов, что казалось, будто все тело явно дрожит: «Извините, сэр, София Кливз почему-то пульсирует», но звенит звонок, и никто ничего не говорит, а она тайком выбегает в раздевалку для девочек, снимает с вешалки пальто, надевает его и застегивает на все пуговицы, как будто собирается выйти на холод, хотя на самом деле сегодня очень тепло.

Она стоит у ворот для девочек, как будто случайно там встала и о чем-то задумалась, и видит Айрис возле магазина Мэлва. Старая жестяная реклама горчицы «Колмен» на стене подходит по цвету к пальто Айрис, как будто Айрис об этом знала и встала там специально.

Никто не смотрит. София переходит дорогу.

Айрис стоит возле магазина на стреме, присматриваясь к каждой проходящей мимо домохозяйке, которая может насявать их матери, а София делает так, как ей велели, развязывает галстук и запихивает его в карман. Потом Айрис снимает ярко-желтое пальто и остается в одной кожаной куртке помощника мясника. Айрис скидывает и ее и протягивает Софии.

— Можешь поносить до завтра, до полуночи, — говорит Айрис, — но потом придется вернуть, иначе она превратится в пепел и прах. С Днем святого Валентина. Ну, или считай, что это подарок на Рождество, наперед. Давай примерь. Не бойся. Вот. Боже, Соф, ты просто мечта. Отдай мне свое пальто.

Айрис заходит со школьным пальто к Мэлву, а затем выходит без него.

— Мэлв говорит, что оставит его у себя в подсобке до завтра, — говорит она. — Но тебе придется выйти из дома первой, чтобы мать не заметила, что ты без пальто, такие дела. Придумай заранее отмазку.

— Какую еще отмазку? — спрашивает она. — Я не умею лгать, как ты.

— Я? Лгать? — говорит Айрис. — Скажи, что оставила его в школе. В нем слишком жарко. Кстати, это правда.

Это правда: февраль считается зимним месяцем, но сегодня так тепло, поразительно тепло, даже не по-весеннему, а как-то по-летнему. Но София все равно не снимает куртку всю дорогу, даже в метро. Айрис ведет ее в кофейню, потом в заведение под названием «Кастрюлька» — поесть тушеного мяса с картошкой, после чего заводит ее за угол, и они стоят возле «Одеона». На стене — афиша «Солдатского блюза». Что, правда?