Сталкеры поневоле. Хранитель Зоны - Виктор Глумов

– Черт, – выругался он, вскакивая. – Там что-то есть. То ли мутант, то ли одежда, непонятно.

Выудив горсть гравия, он свесился в подвал еще раз, запустил в предполагаемого монстра гравием и шарахнулся к крышке люка, чтобы захлопнуть ее, если тварь вдруг озвереет и нападет. Камешки чиркнули по брезенту и с легким стуком осыпались на пол. Маузер осмотрел комнату, поднял кирпич и уже без опасения швырнул в силуэты. Кирпич глухо ударился в стену.

– Одежда.

Наконец Игарт решился, медленно спустился по железной лестнице, завозился внизу. Никто его пожирать не стал. Тогда Маузер ухватился за бетонный край и спрыгнул.

Валявшейся под ногами веревкой Игарт примотал к лампочке КПК с фонарем.

В подвале было пусто. Под стеной справа угадывалась куча трухлявых ящиков, воняющая сыростью и гнилой картошкой, слева на гвозде висело два прорезиненных плаща. Игарт молча взял один из них, расстелил на сырой земле и свернулся калачиком.

– Выключи свет, пожалуйста.

Маузер снял второй плащ, поднялся, захлопнул люк, закрыл его на щеколду и выполнил просьбу. Во тьме он двинулся к стене, ощупывая пол ногой. Лег на плащ и невольно поджал ноги. Сыро, зябко. Так недолго и до простатита…

– Инстинкт самосохранения нам никто не отключил, – поделился он наблюдением. – Значит, умирать нам будет всегда страшно, сколько бы раз нас ни мочили.

– Угу, – буркнул Игарт. Маузер продолжил:

– Интересно, откуда взялся дезертир? Или все-таки наслоение было?

– Черт его знает, – устало проговорил Игарт. – Мне кажется, Зона начала развиваться, и пустоты она заполняет тем, что берет из наших голов. Отсюда и самолет, и парень с автоматом… Вот только одно меня и смущает, и вселяет надежду: никто из обитателей Зоны не помнит прошлое. В памяти Артюхова нет дезертиров. Не твои ли это воспоминания?

Маузер задумался, но ничего похожего не вспомнил.

– Без понятия. Человеческая память – вещь странная. Там много всякого валяется, но достать получается не все.

– Знаешь что? Давай спать. Ну, хотя бы попытаемся.

Маузер молча перевернулся на спину и уставился в темноту. Сомкнул веки, разомкнул – никакой разницы. Бездна.

Интересно, сколько времени прошло в реальности? И как там Ольга?

Очень хотелось верить, что с ней все хорошо, но душу точили сомнения и не давали уснуть.

Игнату тогда было десять лет. Друг Пашка рассказал, что если сбросить кота с пятого этажа, с ним ничего не случится, Игнат не поверил, и Пашка решил доказать свою правоту опытным путем. Для этого требовался кот, одна штука.

Подопытным экземпляром выбрали сизую кошку Кашку, которая жила во дворе и перебивалась объедками уже второй год. Зимовала она, забившись между трубами с горячей водой, и доверяла всем, от кого могла перепасть корка хлеба.

Чтобы привлечь Кашку, Павел спер из дома сосиску, раскрошил возле сирени, за которой трубы, и принялся звать. Игнат и Олежка, местный дебиловатый отморозок, топтались поодаль, дурачок ковырял в носу.

Кошка ответила радостным мявом и выскочила из кустов пушистой серой молнией, бросилась жадно поглощать лакомство. Пашка спикировал на нее, сграбастал и усадил за пазуху. Кошка замурчала.

Олежку Игнат опасался, но он был нужен, потому что жил на пятом этаже. Озираясь, поднялись по ступенькам. Олег отпер дверь, и в лицо будто дохнул бродяга – воняло кислятиной, перегаром и куревом.

Кашка за пазухой Павла урчала маленьким трактором. Игнат втянул голову в плечи, ему казалось, что он не в квартире, а на стойбище первобытных людей. Звякнув, покатилась по полу опрокинутая Пашкой бутылка.

Олег уже орудовал шпингалетами на балконе, хрипло матерясь. Когда Пашка с Игнатом пришли, окно уже было открыто, Олег свешивался вниз.

– П

ец ей, – он припечатал к подоконнику сигаретную пачку. – Ставлю три рубаса, что сдохнет.

Пашка мотнул головой, почесал веснушчатый нос:

– Не-а. Три рубля, что не сдохнет.

Кашка спрыгнула на пол – лохматый дымчатый шар – чихнула. Пашка взял ее на руки и протянул Игнату, отошел от окна:

– Бросать будешь ты.

– А почему я? – возмутился он.

Олежка ринулся на него, сжимая кулаки:

– Давай, сука, а то я тебя сброшу. Баба!

Игнат, держа кошку на вытянутых руках, выглянул из окна: внизу была клумба – красные головки тюльпанов и желтые – одуванчиков утопали в высокой траве, чуть поодаль пылился бежевый «запорожец» со спущенными колесами. По идее, трава должна смягчить удар…

– Не думал, что ты такой трус, – проговорил Пашка, отряхивая от шерсти куртку и пионерский галстук. – Весь испачкался… Ааа, и брюки тоже. Мамка прибьет.

Олег наступал, грудью уперся Игнату в лицо, схватил его под ребра и усадил на подоконник, счастливо улыбаясь. Толкнул его, придержал и сказал ласково:

– Бросай, ссыкунишко.

Сердце Игната ушло в пятки. Жалеть, что связался с дрянными пацанами, было поздно. Они все равно сбросят кошку, да еще и его отметелят. Пашка говорит, Кашка выживет, значит, выживет. Главное, чтоб никто не видел, что он над животным издевается, а то расскажут маме, потом стыда не оберешься.

Но руки разжиматься отказывались. Висящая над пропастью Кашка возмущенно возопила, царапнула когтями по запястью. Игнат зажмурился и отпустил ее. Она придушенно квакнула, донесся приглушенный хлопок.

Не открывая глаз, он спрыгнул с подоконника, отошел в комнату с черным прокуренным потолком и только там разлепил веки.

Пашка и Олег свесились с балкона, было видно только два зада – упитанный, обтянутый новыми школьными брюками, Пашкин, и тощий, с кривыми латками на выцветших трениках. Приятели молчали, кошка орала благим матом, будто с нее живьем сдирали кожу. Смотреть, что с ней, у Игната не хватило смелости.

– Сдохнет! – радостно заявил Олег. – Зырь, как ее корячит. Гони бабки.

– Нечестно! Она беременная, а надо здорового кота! – возмутился Пашка.

– А если в рыло? Ваще страх потерял?

– Ладно, давай подождем.

Игнат попятился в прихожую и выскользнул на лестничную клетку. Майка прилипла к спине, сердце колотилось молотом о наковальню. Чтобы попасть домой, Игнату надо было пройти мимо Кашки, которая если не мертва, то сильно покалечена. Наверное, котята в ее животе полопались, как шарики, и она точно сдохнет. Он пошел в обход. Дома попытался изгнать из головы ранящие мысли, но они возвращались снова и снова. Он – убил живое существо. Он – убийца.

К вечеру у него поднялась температура, и начался насморк – то ли совпадение, и он просто простыл, то ли от нервов. Всю неделю, пока он болел, ему снилась Кашка. Она приползала на сломанных лапах, с раздробленным черепом, с переломанным позвоночником, приходила, путаясь в кишках, приносила разложившихся котят.