Сорок роз - Томас Хюрлиман

— Я тебя испугала, дорогая?

Мария утерла лоб тыльной стороной руки. Потом слезла со стремянки и воскликнула:

— Ну что ты, Адель! Такой приятный сюрприз!

* * *

Мария действительно искренне обрадовалась. Об Адели ничего дурного не скажешь, совершенно ничего. Адель никогда не думала о себе и, что бы ни делала, делала от любви, от заботливости, от сострадания или просто чтобы мир стал немного уютнее. Пожалуй, ее человеколюбие напоминало лавину, и не все, на кого накатывалась эта лавина, изъявляли ей ту благодарность, какой она втайне ожидала. Адель чуточку обижалась, но от своей линии не отступала, независимо от того, благодарили ее или нет. Добро делать необходимо, верно? — обычно говорила она. Опекала Адель и итальянцев-гастарбайтеров, и давних партийных лидеров. Навещала могилы и вдов, ставила на письменные столы вазочки с цветами, хвалила парламентариев за их посулы, а Майеру после каждой речи совала надушенную карточку: «Спасибо, Макс!» Рождественский вечер она проводила в сиротских приютах, Пасху — в тюрьмах, на Троицу ходила с молодежной организацией партии в походы по альпийским предгорьям, в дождь при ней была прямая флейта, в солнечную погоду — знаменитая гитара. Адель заседала во всевозможных оргкомитетах, устраивала святочные базары и приходские вечера, участвовала в семинарах и курсах, переписывалась с деятелями искусства, психоаналитиками и иезуитами и при всей своей загруженности регулярно находила время затемнить свою квартиру, натянуть простынный экран и показать компании молодых гостей веселые фильмы. В дни рождения сына, которые отмечались там, на прибрежную лужайку выплескивался смех, а иной раз и галдеж, и Мария с улыбкой спрашивала себя, осознают ли зрители домашнего кинотеатра, что единственные мужчины, суетившиеся на Аделином экране, это Стен Лорел и Оливер Харди.[4]А что такого? Всяк по-своему с ума сходит! Адель — добрая душа, и это главное. Под охотничьей накидкой, которую она теперь сняла, оказалось платье в стиле ампир, с завышенной талией, из зеленого муара, плечи голые, бюстгальтер без бретелей, волосы с помощью шиньона уложены в высокую прическу. Нижняя юбка из нейлоновой тафты, несмотря на изрядный объем бедер, придавала платью красивую колоколообразную форму, а тот, у кого возникали стилистические возражения против золотых сандалет, ремешки которых обвивали икры, как у античной гетеры, все же не мог не признать, что они производят свежее, оригинальное впечатление. Между тем обе дамы прошли в гостиную, Адель стала возле буфета, занялась настройкой гитары и, к счастью, как будто бы примирилась с невозможностью вынести тикающие стенные часы на кухню.

— Ты готова, Мария? Тогда сядь!

— Ах, извини.

— Дорогая юбилярша, — сказала Адель, — как тебе известно, я, увы, не смогу присутствовать на праздничном ужине. А потому хочу порадовать тебя песней, для которой сама сочинила музыку и слова.

— Сама сочинила?

— Да, — подтвердила Адель, стыдливо потупив взгляд. — Луизу не позовешь?

— Нет, лучше не надо.

— Старики вправе разделить с нами прекрасные минуты, разве нет?

— Ладно, я посмотрю, что можно сделать.

Мария поспешила в переднюю, придирчиво оглядела в зеркале прическу, сняла фартук, бросила его в кресло. Теперь вздохни поглубже, скомандовала она себе, сохраняй спокойствие, on a du style, noblesse oblige, положение обязывает. Она помчалась на кухню, достала из холодильника земляничный торт, налила в ведерко для льда горячей воды, окунула туда нож. Ровно в одиннадцать надо быть у Перси, иначе весь расписанный по минутам график полетит к черту.

— Где же Луиза?

— Она предпочитает оставаться на кухне.

— Тогда, по крайней мере, оставь дверь открытой, ладно? — И чтобы Луиза расслышала, о чем речь, Адель громогласно объявила: — Сюрприз по случаю дня рождения моей милой подруги, жены доктора Майера!

Мария сидела на диване, напустив на себя самый что ни на есть непринужденный вид, но правая рука волей-неволей судорожно вцепилась в шелковый подлокотник, будто ее привязали к электрическому стулу. Время-то летит, летит! И вместо того чтобы приготовить на кухне ужин, уложить в чемоданчик платье от Пуччи и поехать к Перси, Мария покорилась судьбе и даже была согласна подпевать… On a du style. Ты знаешь, что это означает, Марихен?

On а —

du style.

Стильный? Как зонтик от солнца?

На веранде покачивались лампионы, золотился свет, утро выдалось погожее, лето, чуть тронутое осенью, и внезапно Мария ощутила свой истинный возраст, зачарованный в букете дивных роз. Я старая женщина, подумала она. У меня широкий зад и слишком маленькая, но дряблая грудь. Моим глазам требуются очки, и косточки на ногах надо срочно вырезать.

Милая Мария, пела Адель, ты красивая, сильная, веселая, милая Мария, будь такой всегда, трам-та-та-там, и еще одна строфа, и еще, и еще. Если она, лапочка, любит, то любит по-настоящему и ничуть не боится довести свою щепетильность до головокружительного предела, милая Мария, продолжай всегда в том же духе, трам-та-та-там-та-там!

Когда отзвучал последний аккорд, исполнительница положила инструмент на буфет, сплела ладони перед ампирным бюстом и принялась отвешивать бесконечные поклоны в сторону дивана и откинутой портьеры.

— Прелесть, — сказала Мария. — Чудный подарок.

— Извинишь меня на минуточку?

— Да, Адель, разумеется.

Они вышли из гостиной; хозяйка поспешила на кухню сварить кофе и разрезать горячим ножом холодный торт, наблюдая в открытую дверь, как Адель, вооруженная флакончиками с тушью, кисточками и карандашами, подновляет перед гардеробным зеркалом макияж. Но что это? Почему она надевает шляпу? Почему снимает с вешалки накидку? Неужели обиделась? Ждала больше похвал, больше растроганности, больше восторгов?

Вернувшись в гостиную, Адель и садиться не стала, схватила свое «весло», затолкала в футляр и печально провозгласила:

— Мария, к сожалению, я должна тебя покинуть.

— Уже?

— Да. Теннебаум на коленях умолял меня сопровождать его на семинар.

— О чем семинар?

— О духе.

— Как интересно!

От предложенного торта Адель отказалась, кофе тоже пить не стала. Семинар состоится в горах, и только красивым женщинам, таким, как Мария, сказала Адель с печальной улыбкой, позволительно заставлять мужчин ждать.

— О, на чашечку кофе времени хватит!

— Я правда спешу.

— Конечно, я не вправе тебя задерживать. Когда мы сможем вволю поболтать?

— Семинар продлится ровно три дня.

— Мы всегда рады тебя видеть.