Дерлямбовый путь Аристарха Майозубова - Артем Валентинович Клейменов

— А что тут странного?

— Ты так быстро предложил пойти к тебе…

— Странно другое, ты приехала в Москву первого января, днём и хочешь найти свободный номер или съёмную квартиру.

— А что, это сложно?

— Не знаю, как это сложно, но странно — точно.

Оля промолчала, её эмоциональное решение приехать, как можно быстрее, больше не казалось таким уж однозначным. Новый год она встретила в поезде и только в Москве поняла, что несколько поторопилась с датой приезда.

— Что я буду тебе должна? — делово спросила она.

— Приготовишь ужин и всё.

— И всё?

— Ну хочешь, купи выпить…

— А ты далеко живёшь?

— Минут семь пешком отсюда.

— Я подумаю, — всё ещё сомневаясь, произнесла Оля, продолжая пережёвывать бургер. Девушка искоса посматривала на собеседника и решала, насколько тот может быть опасен. Впрочем, интуиция подсказывала, что тут особых проблем нет и не будет, а природная лень призывала побыстрее согласиться со столь удобным предложением и более не искать жильё.

— Ну что, идём? Посмотришь, где я живу, не понравится, поедешь искать гостиницу.

— Ладно, уговорил, сорвались, — самоуверенно ответила та.

Через час Майозубов стоял на кухне и задумчиво смотрел в окно. За окном намечались лёгкие сумерки, а в остальном почти всё соответствовало тому, что происходило день назад: на столе лежала ещё горячая курица гриль, а в морозилке отдыхала литровая бутылка финской водки. Памятуя про тяжёлое утро, Аристарх купил два больших пакета апельсинового сока, лаваш и несколько шоколадных батончиков. Девушка, переодевшись в удобную для дома одежду, лениво суетилась, расставляя на столе посуду. Дом и квартира произвели очень благоприятное впечатление, отчего теперь Аристарх виделся весьма приличным молодым человеком, а не тем помятым лошарой из американского общепита. К её удивлению, жильё нового знакомого оказалось довольно большим для одного человека и состояло из трёх комнат. Гостья заняла ту, в которой располагалась уютная диван-кровать и попросила без стука не входить. В общем, быстро освоилась, обрадованно посчитав, что всё идёт самым лучшим образом.

Оля заполнила своей энергией всю кухню, деловито разламывала курицу-гриль и увлечённо говорила, что хочет стать певицей, Аристарх, почти не слушая жизнерадостный щебет девушки, вспоминал, как встретил свежее тысячелетие. Произошедшее в новогоднюю ночь виделось крайне необычным, так как показалось, что внутри сознания зародились глубокие и весьма противоречивые процессы. С одной стороны, он искренне ненавидел Ельцина и его бессовестную либеральную шайку, с другой, странный ночной разговор оставил свой неизгладимый след и весьма непростые поводы для осмысления.

Сейчас молодой человек понимал, что той беседы просто не могло быть и винил в пережитом выпитый алкоголь, помноженный на собственную неопытность в этой части бытия. Оставался лишь один важный вопрос, куда делись остатки водки? Данное понимание полностью сметало здравую логику и, конечно же, сильно пугало. Майозубов не считал себя поэтом-мистиком, справедливо относя свой гений к бунтарям, драчунам и дамским угодникам, но даже с учётом такой самоидентификации сознание рисовало совершенно удивительную картину, а что хуже всего, он помнил каждое слово, которое произнёс ушедший на покой, и, по-видимому, воображаемый, бывший гарант Конституции. Самым противным являлось воспоминание о том, что, во время незабываемой беседы, он полностью соглашался с тезисами Ельцина и даже плакал от осознания верности произнесённых тем слов. Аристарх абсолютно не понимал произошедшего, всё слишком походило на сумасшествие и спасало лишь одно, что объективной причиной безумства, по вполне здравой логике, назначалась водка.

Оля не осознавала, что её практически не слушают, продолжая увлечённо верещать о лелеемом желании петь со сцены. Она с лёгкостью освоилась, полностью отринула страхи, искренне живя в своей ситуации и своём мире, девушке казалось, что всё начало удачно складываться, а счастливая карьера звезды в цепких ладошках, благоволящей мечтам, судьбы. Немного смущала некоторая надменная холодность задумчивого Аристарха, ведь она привыкла, что за ней все ухаживают, добиваясь внимания и расположения, а тут нечто обратное, что и интриговало, и злило одновременно. Капризный дамский эгоизм отказывался принять, что в мире существует множество иных, не менее важных событий, чем её царственное присутствие. Решив, что хозяин квартиры большой скромник и поэтому, конечно же, слишком напряжён, Оля достала из морозилки водку и разлила в небольшие хрустальные рюмки. Рюмки она заприметила в сделанном из красного дерева серванте, который напоминал о пережитках советской власти и в то же время намекал, что в уютной квартире некогда жили совсем непростые люди, что, собственно, являлось абсолютной истинной, так как давно умершие родители Нины Николаевны относились к обласканной коммунистами успешной профессорской элите.

— Ну что, за знакомство, — жизнерадостно произнесла Оля, привлекая внимание витающего в своих мыслях Аристарха.

— Давай, — чуть отстранённо произнёс тот, резко вырванный из липкого процесса осмысления собственной реальности. Он совсем не хотел пить, но и отказываться не стал, так как это бы выглядело немного неприлично. Позже Майозубов напишет удивительно точные строки:

В этой жизни предельно запутанной

Душу рвали мне Кант и Манн

И поэтому водку мёрзлую

Лью нещадно в гранёный стакан.

Непосвященным покажется странным, причём тут унылые немецкие философ и писатель-прозаик. Скажем прямо, почти не причём. Однако, если разобраться в нюансах, историю российской империи старательно прописывали ушлые немцы Миллер и Шлецер, а немецкая философия и поэзия формировали сознание тех элит. Чистая русская душа всегда ненавидела хитрое засилье вездесущих иностранцев, полное исключительной лжи и плохо скрываемой вражды. Великий Ломоносов положил жизнь в борьбе с этим злом, но также, как и небезызвестный дон Кихот, прослыл обычным безумцем, сражающимся против огромных ветряных мельниц, а набившие оскомину Кант и Манн просто попались под творческую руку Аристарха. Их грехов было мало, но поэтическое сознание юного гения объединяло знаменитых людей в одну, только ему ведомую, смысловую цепь.

Рюмка противно охладила руку Майозубова, а вкусовые рецепторы почувствовали резкий вкус водки и почему-то показалось, что где-то промелькнула тень ненавистного Ельцина. Молодой человек резко тряхнул головой, в отчаянной попытке избавится от наваждения, и уставился на болтливую гостью. Что говорила гостья его по-прежнему мало интересовало, но вот то, чем она издавала эти почти бессмысленные звуки, завораживало. Идеальные губы Оли могли завести кого угодно, а великого поэта эпохи, тем более. Именно по этой причине, не желающий употреблять алкоголь Аристарх, ещё раз наполнил рюмки и произнёс:

И глаз пелена, и губ наслажденье,

Так выпьем скорей за чудес проявленье…

— А ты и правда поэт, — самодовольно улыбнувшись, произнесла девушка, ей льстили продекламированные строки, и она справедливо приняла их на свой счёт.

— Я не просто поэт, я гений… Такой же, как, например, Есенин, —