История рыцарства во Франции. Этикет, турниры, поединки - Гюстав Коэн

В принципе проблема расы и национальности тоже не возникает, но если, за исключением короля Бальтазара и черных дев, мы ничего не слышим о рыцарях-неграх, то сарацины или арабы из рыцарского сословия не исключаются. Национальное происхождение им нисколько не мешает, достаточно, чтобы они перешли в христианскую веру – это главное. Поэтому не бывает рыцарей евреев, турок, татар, финнов, не говоря уже о китайцах и японцах, о которых средневековая Европа мало что знала, за исключением рассказов Марко Поло. Что же касается греков, их герои, Ахилл или Аякс из поэм Гомера, Цезарь или Александр из истории, в модернизированном на средневековый манер виде предстают идеальными рыцарями еще до возникновения этого понятия. Такими их изображают романисты и миниатюристы.

А теперь рассмотрим внимательнее факты в их историческом развитии. «Созданный в 1119 году для защиты владений в Святой земле орден Храма объединял две группы воинов, различавшихся по костюмам, оружию и крови: вверху «рыцари»; внизу – простые «сержанты» – белые плащи против коричневых»[5]. Старейший устав, 1136 года, не упоминает, что эта разница вызвана разницей в происхождении, но второй устав, 1250 года, прямо говорит об этом.

Чтобы надеть белый плащ, соискатель еще до вступления в орден должен быть посвящен в рыцари, а кроме того, он должен быть «сыном рыцаря или происходить от рыцарей по отцовской линии»; одним словом, быть дворянином. Только при этом условии человек должен и может быть посвящен в рыцарское звание. У госпитальеров аналогичное правило.

Здесь очевидно преобладание кастового духа над духом демократическим. То поразительное равенство, которого придерживается церковь и которое позволяет любому – серву или вольноотпущеннику, простолюдину или виллану – достичь любой высоты, даже епископской кафедры и папского престола, здесь не соблюдается. Рыцарство могло бы стать кадровым резервом дворянства, внося в него струю свежей крови, вбирая в себя самых лучших, самых храбрых и самых добродетельных, невзирая на их происхождение. Но оно мало-помалу отошло от этой тенденции, несмотря на традиции церкви, доминировавшей над рыцарством.

С 1140 года король Роже II Сицилийский, а с 1294 года граф Карл II Прованский требуют посвящать в рыцари лишь потомков рыцарей.

Правоведы двора Людовика Святого и собственно право высказываются аналогичным образом: «За исключением особой милости короля, ни одно посвящение в рыцари не будет действительным, если отец посвящаемого либо его дед по отцовской линии не были рыцарями». Некоторые обычаи Шампани допускали передачу рыцарского достоинства по материнской линии.

Как бы то ни было, но данное требование меняет саму природу института рыцарства, о чем можно только пожалеть. Но следует сразу же заявить о существовании многочисленных исключений, допускаемых обычаем или покупаемых за деньги.

Филипп де Бомануар, юрист XIII века, в своих «Кутюмах Бовези» номер 1100 говорит о правовом акте, для которого требуются четыре свидетеля-рыцаря. Но найти удается только троих. Тогда они изобретают хитрость, чтобы заполучить четвертого: они встречают простолюдина, «зажиточного человека, направляющегося по своим делам, и посвящают его в рыцари, дают ему оплеуху и заявляют: «Будь рыцарем!»

Очевидно, что такой акт посвящения был аннулирован, но не из-за какой-то мелкой формальности, а из-за мошенничества посвящающих.

Так что «подлорожденный» может стать рыцарем. «Господи! Как плохо поступает воин, делающий из сына виллана рыцаря!» – восклицает около 1160 года автор «Жирара де Руссильона», но само его возмущение свидетельствует о возможности такого действия.

В 1302 году, в битве при Куртре, фламандские принцы (а Фландрия являлась вассальным владением французской короны) дали оплеуху нескольким буржуа, достаточно богатым, чтобы приобрести коня и необходимое вооружение.

Принц дю Пюи (персонаж «Игры листа» Адама Горбуна, называемого Галльским) в Аррасе, около 1276 года, выдает себя за рыцаря и участвует в турнирах, что порой ставит его в смешное положение. Подражание буржуазии дворянству вызвано жаждой наряду с богатством получить и почести. Нам это хорошо знакомо. Именно этим способом и увеличивалась численность правящего класса. Слуги сеньоров и юристы, пополнявшие дворянство, поначалу тоже не были наследственными сословиями.

Итак, изначально «всякий рыцарь имеет право посвящать в рыцари», но посвященный ничем не обязан посвятившему его, кроме как благодарностью, и не несет никаких обязательств, кроме как соблюдение моральных норм ордена.

Удивляет, что в цивилизации, иерархизированной от подвассала к вассалу, от вассала к сюзерену, в рыцарстве полностью отсутствует градация по титулам, возрасту и рангу. В то время как профессиональные корпорации (которые в то время никто так еще не называет) знают степени ученика, подмастерья и мастера, оруженосец разом становится полноправным рыцарем, который обязан старшим лишь уважением к их возрасту; как рыцарь же он вообще чувствует себя равным королю.

Все это уводит нас очень далеко не только от германской инициации, но и от грубых нравов XI века, отражением которых является литература.

Но рыцарство легко порождает братство по оружию – эту очень сильную связь, которую я сам почувствовал в войну 1914 года; великолепными ее примерами являются Оливье и Роланд в литературе, Танкред и Боэмунд в Первом крестовом походе. Это чувство превосходно выражено в следующих словах (Рол., стихи 1734–1735)[6]:

Сегодня окончится наша дружба: еще до вечера мы оба умрем.

Иногда «Песнь о Роланде» подчеркивает связь друзей-соратников сходством имен, словно предопределяющих ее: Амис и Амиль, Базиль и его брат Базан (Рол., 326), Ивори и Ивон (Рол., 1895), Герье и Герен (Рол., 794). Это эпическая пара воинов.

В героическом эпосе рыцарство предстает как уже сложившийся институт; его природа, посвящение в рыцари и формулировки этого посвящения почти не объясняются. Рыцарство имеет обостренное представление о доблести, верности и чести. Это скорее эпитет, нежели просто наименование. Лучшие бароны – рыцари, и лучшие сарацинские воины достойны были бы стать рыцарями, если бы приняли христианство. «И доблестью был бы рыцарем» (Рол., 25), – говорится о мавре Бланкандрене. Двенадцать пэров должны быть рыцарями, но специально об этом не говорится.

В лагере Карла Великого ждут послов от языческого короля Марсилия; рыцари сидят на белых шелковых коврах (Рол., 110), самые мудрые и старые играют за столом в триктрак или шахматы, тогда как бакалавры (молодые сеньоры, еще не посвященные в рыцари) упражняются в фехтовании на мечах. Карл обращается к ним: «Благородные рыцари, изберите мне барона из моей земли, очень высокого рождения» (Рол., 356). Ганелон тоже знатный барон, вокруг него находятся его рыцари (Рол., 350), которые, похоже, более привязаны к нему самому и к его дому, нежели к королю. Арьергард Роланда, по словам предателя, состоит из двадцати тысяч рыцарей (Рол., 558), но не следует ли здесь прочитать «всадников», поскольку неизвестно, все ли они прошли посвящение. Доказательство тому слова сарацинского короля Марсилия: «Четыреста тысяч рыцарей могу я собрать» (Рол., 565). Однако, когда формируется арьергард, автор «Песни» Турольд (?) настаивает на посвящении.