Имперский раб - Валерий Сосновцев

Кашаф разорвал свою рубаху, которой ночью перевязывал Ефрема, сделал новую повязку, получше. Руку подвязал к шее. Ефрем встал, превозмогая слабость. Оглядеться мешали высокие камыши. Посмотрел на солнце, определил, где юг. Сказал:

– Попробуем выйти по своим следам.

Они выбрались снова в открытую степь.

– По всему видать, мы у речки Донгуз или у озерца, не далече от нее, – сказал Михей.

– Наверное. А Оренбург, выходит, там, – ответил Ефрем указывая в сторону против солнца. – Пошли туда.

Пройдя версты три, присели передохнуть. Чтобы сберечь израненные ноги, Ефрем и Михей обрывками своих рубах обмотали их. Мундиры со всех троих сняли еще вчера бунтовщики. Теперь их спины припекало жаркое еще сентябрьское солнце. Они сидели среди холмистой степи, поросшей кустами пахучей полыни. Было тихо. Голод, волнения и безводие начинали сказываться. Передохнув немного, они едва поднялись. И тут сердца всех троих сжались безысходной тоской…

Прямо на них из-за ближайшего холма весело, не спеша ехал киргизский отряд, человек в полтораста.

– Шайтан! – вскричал Кашаф, в отчаянии сжимая кулаки.

– Пришли… – с безнадежностью выдохнул Михей.

– Спокойно, братцы, пока еще не пропали! На все воля Божия! Стоим и ждем, – преодолевая слабость и волнение сказал Ефрем, а про себя подумал: «Ну вот, опять подоспел тот самый случай! Чудно… Видел бы это Потемкин! Я-то все голову ломал, а оно вон как оборачивается!»

Конники быстро окружили их. Постояли, молча разглядывая, не спешиваясь. Наконец плечистый молодой красавец-киргиз в лисьем малахае на ломаном русском спросил:

– Кто такой, путник, куда ходить будешь?

– Мы солдаты российские, идем в Оренбургскую крепость… Поможешь нам, тебя там наградят, – ответил по-киргизски Ефрем.

Родная речь в устах чужака нисколько не удивила киргизов. В те времена на границах со степью почти все говорили и на родном языке, и на языке соседа. Тем в немалой степени держали хрупкий мир друг с другом. До больших драк не доходило.

– Наградят, говоришь… плетьми, что ли? – спросил молодой предводитель отряда.

– Зачем плетьми. Русские – благодарный народ…

– Народ – да! Начальники – нет!.. Они, воры, награду себе возьмут, а нас плетьми прогонят! Это уже знаем!.. Вяжите их, – крикнул вожак своим воинам, – мы их лучше пристроим! На базаре в Хиве!

Несчастных беглецов с хохотом связали, усадили на заводных лошадей, правда, накинули на плечи какие-то лохмотья. Связали под лошадиным брюхом ноги и повезли в глубь степи, на юг, в сторону Аральского моря.

Ефрем трясся в седле и с грустной иронией думал: «Ну, вот, господин сержант, ты все искал пути, как в сердцевину Азии угодить? Все смекал, как ловчее притвориться? Понарошку хотел, дубина стоеросовая!.. Вот теперь не гадаючи, взаправду изопьешь придумки свои!..» Потом немного успокоившись: «… Да что это я, в самом деле!.. Прикидывали, придумывали, а оно само так сложилось, что теперь надобно о деле думать, как замыслили…»

* * *

А замышлялось все в Санкт-Петербурге, куда по тайному повелению молодого генерала Григория Александровича Потемкина привезли зимой в начале 1774 года из Нижегородского полка молодого сержанта Ефрема Сергеевича Филиппова. Поместили Ефрема тогда в незаметном домишке, на окраине столицы. Молчаливые стражи его притеснений Ефрему не чинили. Напротив, хорошо кормили и уважительно обходились, но никому не показывали и никуда не выпускали. Сами с ним в разговоры не вступали.

Молодой, тридцати четырех лет от роду, широко образованный, умный и энергичный генерал Григорий Потемкин только что стал главой Российской Императорской Военной коллегии. Наметилась реформа армии. Стали возникать грандиозные стратегические планы. Вспомнились идеи царя Петра Великого. Заманчиво было соединить торговым путем Индию и Китай с Европой через Россию. Но в индийский край этой дороги уже вцепилась Британия. Как далеко проникла она в середину Азии? Каковы планы у самих азиатов?.. Нужны сведения! Нужны люди для их добычи!..

К действию подтолкнул и грянувший осенью 1773 года на берегах Яика казацкий бунт, быстро разросшийся до общероссийского. «А мог быть предводитель бунтовщиков Емелька Пугачев подослан кем-либо и за деньги? Чтобы ослабить, распылить российские войска… Кто ныне военный соперник России? Кому сие выгодно сейчас? Ясно – туркам! А через турок – англичанам. Увязнет Россия, с турками воюя да бунты усмиряя, – не будет угрозы британцам в Центральной Азии иметь могущественного военного соперника. Есть ли угроза империи с бухарской стороны?»

Для европейцев Хива, Бухара были тогда загадкой. Тибет, Гималаи – вовсе не ведомым миром. Напротив, азиатские владетели знали о мире и Европе больше, чем весь остальной мир о них. Тогдашние великие державы на перегонки бросились в Азию. Сказки о несметных богатствах манили. Опоздавший мог проиграть.

Потемкин понимал это. Он срочно стал искать людей для тайного собирания сведений о неведомых краях. Одним из них мог стать Ефрем Филиппов.

Сын вятского стряпчего духовной консистории, он с юных лет проявил себя способным ко всяким знаниям, «особливо к языкам». Причем, выучив основные европейские, он хорошо усвоил татарский и киргизский, а попав в Казань – уйгурский, от приезжавших туда азиатских купцов. Но всего более удивил он Потемкина знанием языков малых народцев лесной, северной части России. Генерал поразился, как Ефрем ловко сказывал мало кому ведомые вепские сказки по-вепски. Был Ефрем рослым и сильным молодым человеком. Как большинство образованных юношей в ту пору, грезил он военными подвигами. Стать чиновником, как отец, не хотел. В тринадцать лет записался добровольцем в Нижегородский полк рядовым. Аккурат в пору восшествия на престол императрицы Екатерины II. Уже через четыре месяца он по способностям своим произведен был в капралы. Дело воинское он любил и старательно изучал. Через пять лет стал сержантом. Далее сулился офицерский чин. Тут и отыскали его люди Потемкина. Видно, тогда подробный учет и званиям и знаниям в империи велся аккуратно.

Несколько раз уже встречались Потемкин и Ефрем. Генерал оказался дотошным до въедливости. Выспрашивал все до мелочей и про отца с матушкой, и про то, чему и как обучен, и даже просил давать оценки военным кампаниям разных лет. Ефрем осторожничал, пытаясь понять цель расспросов. Потемкин с интересом наблюдал, как сержант выбирался из оговоренных им разных щекотливых ситуаций. Наконец генерал раскрыл цель их встреч и рассказал, что ищет добровольца крепкого и духом, и телом, но главное – головой. Чтобы помог сей волонтер узнать про все, «что в недосягаемых пределах происходит, и как выгоду для Российской империи из того извлечь способнее». Но при этом надлежало никак не вмешиваться в происходящее в неведомых землях – только выведывать, и все. Не торопил. Две недели не появлялся. Давал подумать. Потом, как всегда, ночью, тайно, в простой одежде, не отличить от простого мужика, приехал.

Сидели вдвоем, в горнице с окнами наглухо закрытыми ставнями. Между ними на столе лежала развернутая карта. На Потемкина спокойно смотрел молодой человек со скуластым смуглым лицом, черными бровями. Смотрел без дерзости, но и без смущения, прямо в лицо могущественного генерала.