Имперский раб - Валерий Сосновцев

– Ну вот, Ефрем, гляди сюда, – сказал Потемкин, кладя на карту раскрытую здоровенную ладонь, – весь юг и юго-восток от Оренбурга – сплошное белое пятно. О народах тамошних и намерениях их мы знаем, почитай, столько же, сколько здесь нарисовано. Хива, Бухара и далее – все магометане живут. Персия и Турция им по духу ближе… Знаем мы, что и там миру меж ними никогда твердого не было, но что мыслят правители тамошние, да и о самих правителях ничего нам толком неведомо… Попытки посольств, а тем паче экспедиций воинских, как при Петре Великом, терпели неудачу еще на подходах…Купцы только и носят сведения, да уж больно ненадежны они! Поэтому нам свой глаз там нужен.

Григорий Александрович встал, рукой удержал порывавшегося встать Ефрема. Прошелся по тесной горнице раз-другой. Остановился у стола, опершись на столешницу руками, навис над картой.

– Из Лондона, из Парижа, из Амстердама послы доносят: великая драка идет между европейскими державами за господство над морями и особенно за Азию и Индию. России тоже пора свои интересы там заявить. Но тем мы поперек им всем тогда становимся. Нынче англичане и французы посылают морские экспедиции даже до Камчатки!.. Мы поневоле станем втягиваться в драку с ними, ежели место великое хотим в мире занять. Что на это скажешь, Ефрем?

– Думаю, что надо бы упреждать их начать. Своих людей всюду рассылать.

– Упреждать, говоришь? Верно… Только пока наши баре зашевелятся – гром трижды грянет!.. Пока что в Турции французы с англичанами нас обошли… Да и турок самих тоже за нос водят. Кровью янычар себе тропки мостят, а нас от южных морей оттесняют!.. Чужими руками жар гребут…

Замолчал, прошелся, остановился, скрестив руки на груди, продолжил:

– И так и эдак прикинуть, все едино получается. Если британцы в середину Азии проникнут, то придется России по всем сторонам воевать. Сие не по силам нам пока. Допустить этого никак нельзя… Прежде все разузнать про страны и дела тамошние надобно. И как потом союзниками своими их сделать?.. Да заодно и про то, не питает ли кто бунт нынешний с этой стороны?.. Эта смута нам сигнал… Ее мы подавим… Но нам свои глаза там иметь теперь надобно непременно.

Потемкин помолчал, внимательно разглядывая Ефрема. Тот спокойно, без смущения и робости, не отводя взгляда, ждал.

– Коль ты согласился в этом деле государыне нашей послужить, думал как дело сладить, говори, что надумалось?

– Чтобы с большим доверием в самую сердцевину Азии попасть, удумал я, ваше превосходительство, действовать по обстоятельствам, но через кочевников… Там, может, куда и попаду – в какое ханство или государство… Для этого прикидываться басурманином ни к чему. На чем-нибудь споткнусь, тогда не пощадят. Крещеным татарином прикидываться – не годится. Из-за веры еще больше доверять не будут. Они для магометан отступники, хуже чужих… Просто в перебежчика – не поверят: с чего бы к ним-то?.. Выходит, нужно будет сказаться либо казаком-бунтовщиком, либо солдатом беглым, как получится.

– И что они с тобой сделают тогда?

– Отдавать за выкуп казака казакам или солдата русским властям они побоятся – казаки по пути могут отбить, да еще самих порубят, а с солдата… – Ефрем с опаской посмотрел на Потемкина.

– Говори, говори все, как думаешь, без опаски… Нам в таком деле и неласковое слово впрок, – велел генерал.

Ефрем, будто в омут бухнулся, сказал:

– С солдата возвращенного им выгода не велика: дешево больно начальство наше благодарит за спасенных российских служивых!

– Тут ты прав, как ни поверни!.. У иных наших командиров такое не редкость! Путать изволят государственных воинских людей со своими крепостными и дворовыми!.. Оттого-то и бунты, как нынешний!.. Воровство кругом!.. Ладно, это потом. Продолжай.

– Так что проще азиатам или принять меня к себе, или вести на продажу в ближайший басурманский город. Убить, бог даст, не убьют, я, чай, в плечах не птенчик, а это они ценить умеют. Выходит, к худшему надобно быть готовым!

– То есть? Поясни! – Генерал даже вытянулся от неожиданности.

– А в неволю к ним попасть намеренно, но ненарочито, – сказал Ефрем.

– Да ты что, – вскрикнул Потемкин, – в своем уме?!. Сам в рабство!

– Как ни поверни – по-другому не получится, – спокойно и рассудительно ответил Ефрем. – Азиаты, ваше превосходительство, не дураки. Европейцы им хорошо ведомы, и не везде они их допускают. А разгадывать всякие загадки восточные люди – мастера отменные… Чтобы что-то выведать, мне не просто попасть к ним надобно. Мне там понятным для них стать надобно.

Потемкин с минуту сидел ошеломленный от таких рассуждений, потом встал, прошелся по комнате. Ефрем поднялся и ждал. Наконец генерал сел и жестом показал Филиппову сесть.

– А если под видом купца? – спросил Потемкин.

– Под видом купца не во все закоулки заглянуть можно. Вы сами это отметили. Всем ведь испокон веку ведомо, что многие купцы – соглядатаи.

– Ты прав, это наши доморощенные недоросли-бездельники, инородцев за скот почитают! Я-то их на войне повидал, знаю, чего они стоят… Ну-ка ответь мне, а не боишься, что продадут тебя куда-нибудь на рудники или в пастухи, или того хуже – на галеры, что ты разведаешь тогда?

– Ну, на галеры я точно не попаду – морей в тех краях не шибко много!

Генерал улыбнулся.

– Если попаду в крупный город какой, – продолжал Ефрем, – постараюсь выказать свою грамотность. Я же говорю – они не дураки. Цена такого раба сразу вырастет. А в рудник или в пастухи выбирают подешевше… Ну а там посмотрим. Знаниями да умениями придется доверие ихнее искать… Другого пути не вижу.

– Какую грамоту ихнюю знаешь?

– По-уйгурски писать и читать умею.

Весь разговор Ефрема и его манера держаться, эта твердость, его знания, наконец, поражали Потемкина.

– Да ты, отрок, понимаешь ли, на какую опасность себя обрекаешь?.. Пыток и истязаний не боишься? Ведь это рабство!.. К тому же мне сведения нужны, а не мученик. С этим ты, пожалуй, в монахи подавайся.

– Ваше превосходительство, – продолжал возражать Ефрем, – все должно произойти натурально и для своих, и для чужих. Если у нас действует какой соглядатай, то не придаст значения – мало ли в степи в полон попадают. Дело обычное. Азиаты не поверят до конца ни нанятому, ни даже гостю. Только убедясь на деле в добрых чувствах, хотя бы и раба.

Потемкин насмотрелся всякого, но чтобы такого!.. Он некоторое время сидел молча, разглядывал этого необычного молодого человека.

– Ты твердо решился? – спросил наконец.

– Я присягу давал, что живота не пожалею. Готов государыне и Отечеству послужить где нужно! – Будто возражая, но без затей ответил Ефрем.

– Это хорошо, но скажи, как же ты сотворишь все это? Что, вот так выйдешь в степь и заорешь, мол, не надобно кому полоняника, дешево, мол, налетай! Так, что ли?