Успешные тоже плачут, или Как я лечила головную боль, вызванную профессиональным выгоранием - Ольга Ульянова

моменты слабости и забытья. Во время болезни нужно было буквально баловать свой организм заботой и отдыхом. Даже если бы это не приблизило физическое выздоровление, степень моего эмоционального истощения точно была бы меньше.

Но на момент своей болезни я не смогла осознанно сформулировать и реализовать правильный план действий, а фаза первоначального шока сменилась фазой решительного отрицания…

Глава 2. Отрицание

Собственно о шоке я говорю сейчас. А в момент своей болезни я не признавалась ни себе, ни тем более окружающим в том, что я несчастна и напугана. Напротив, в любую минуту активности, когда болезнь отступала, мне казалось, что я готова бороться за себя, хотя бороться мне в действительности приходилось ни много ни мало с самой собой. Только я о том долго не догадывалась. Если бы тогда кто-то спросил меня, боюсь ли я своей болезни, я бы немедленно ответила: нет, абсолютно, я справлюсь, я привыкла справляться с любыми трудностями!

Не успев еще получить отрицательный результат ПЦР-теста, я возобновила свои занятия утренней гимнастикой, которую делала на протяжении двух десятилетий и которая, к слову сказать, на тот момент была довольно агрессивной по отношению к телу, изобилуя резкими махами, вращениями, а также такими сомнительными элементами, как трехминутная статическая планка или мостик. Я старалась соблюсти выработанную за многие годы дисциплину и ни на день не отступать от своей гимнастики, даром что в период болезни вместо привычных сорока минут мой обычный комплекс упражнений мог занимать у меня до двух часов, ибо я останавливалась в изнеможении после каждого подхода.

Один раз брат позвонил мне в тот момент, когда я делала свои утренние упражнения, и, услышав, как я тяжело дышу, сказал: «Оль, по-моему, у тебя одышка, ты что-то очень тяжело дышишь». Дышала я и вправду тяжело, но в ответ на замечание брата уверенно заявила, что это не одышка, а я, мол, просто лежала на гимнастическом коврике и задирала ноги 50 раз, что и вызвало тяжелое дыхание. Это была, конечно же, полуправда.

Помимо того, я пыталась в домашних условиях возобновить занятия танцами, даже несмотря на то, что очень быстро начинала задыхаться. Я повторяла связку за связкой из тех, что мы изучали с группой в клубе, нагрузка была изрядной, но я не желала ее замечать, рассчитывая на тот положительный эмоциональный заряд, который мне всегда давали мои «танцульки».

Наконец, как только я получила «индульгенцию» в виде отрицательного ПЦР-теста и возможность ненадолго выходить на улицу, я снова при возвращении домой начала подниматься пешком по лестнице, хотя к моменту, когда я доползала до своего 12-го этажа, сердце моё бешено колотилось и пыталось выскочить из груди. Отрицая тот факт, что ослаблена болезнью, я продолжала верить в «железную» силу своего организма.

И что уж там говорить о работе, в которой я была абсолютно бескомпромиссна по отношению к самой себе! О рабочем выгорании не было и мысли, напротив – невзирая на нестабильное самочувствие, я жадно, почти фанатично хваталась за все новые и новые задачи и, надо признать, доводила их до успешного финала, тем самым, казалось бы, еще раз доказывая себе и другим, что никаких проблем у меня нет. Я упорствовала в своем отрицании!

Общаясь с коллегами, я не могла не замечать, как они наслаждаются локдауном и высвободившимся у них временем, гуляют с детьми по солнечной майской Москве (к концу мая ограничения в Москве начали ослаблять), посещают другие города, удаляются жить и работать на загородные дачи. А я, в борьбе за свое здоровье, а заодно и за новый полис ОМС, была привязана к московским поликлиникам, врачам, МФЦ и страховым компаниям. Я невольно завидовала видимому легкомыслию своих здоровых (или переболевших легко) коллег. Они жили обычной жизнью и занимались повседневными делами. Я же, как бы плохо себя ни чувствовала, на практике имела лишь жалкий выбор из двух альтернатив – либо работать, либо лежать в постели с головной болью и ощущением слабости во всем теле.

И все равно я упорно продолжала отрицать наличие проблем и не делала ровным счетом ничего, чтобы осознанно расширить круг открытых мне альтернатив. Даже с родными встречалась крайне редко, поскольку и чувствовала себя, и выглядела больной, но не была настроена обсуждать свою болезнь и жаловаться. Я загоняла себя в угол, сама не отдавая себе в том отчета.

Каждый день, на протяжении не недель – месяцев, я просыпалась после нередко беспокойной, но все же освежающей ночи и чувствовала бодрость в теле и ясность в голове. Это чувство давало мне абсолютную уверенность, что вот уж сегодня все будет иначе, и мне удастся сохранить отличное самочувствие на протяжении всего дня. Однако день за днем оказывалось, что уверенность эта ошибочна, и уже к двум-трем часам пополудни температура у меня поднималась до 37,5 градусов (а по ощущениям – еще выше), я чувствовала слабость во всем теле и непреходящую головную боль, длящуюся до самого вечера. Я уговаривала себя: «Это все последствия коронавируса, о которых широко пишут. Еще немного – и боль перестанет преследовать меня, я добьюсь окончательного восстановления». Именно «добьюсь» – так я формулировала свое движение к цели!

Из хорошего, я еще больше, чем до пандемии, полюбила гулять, и прогулки приобрели для меня дополнительную ценность, стали чем-то вроде медитации. Я всегда любила ходить далеко и быстрым шагом, но именно после перенесенного коронавируса я осознала, каким целительным и успокаивающим эффектом обладают эти прогулки и каким положительным образом они влияют на мое самочувствие и дыхательную систему, когда после эмоционально насыщенного рабочего дня я выходила «остыть» в один из расположенных рядом парков. Я вышагивала так быстро, что муж, который иногда меня сопровождал, почти бежал за мной и только восклицал: «Я не понял, это у кого тут 25-процентное поражение легких?!».

И напротив, инспирированое работой многочасовое сидение дома взаперти, в статичном положении перед компьютером начало вызывать во мне неприятие, граничащее с физиологическим отвращением. Но поскольку я с детства воспитана в парадигме «надо», «должна», то мне как-то и в голову не приходило, что можно и нужно, наконец, перестать бороться с собственным телом и собственным мозгом, дать себе отдых и как-то перепланировать свой рабочий день, добавив в него положительных эмоций и расслабляющих активностей.

Нет, я продолжала интенсивно и энергично работать, тем более что мне казалось, что моя недавно случившаяся болезнь как-то вклинилась в рабочий процесс и в каком-то смысле отсрочила или замедлила темпы выполнения моих рабочих задач.