Письма к Олимпиаде - Святитель Иоанн Златоуст

успокоений, и раньше соблазненные — впоследствии исправлялись, заблудшие приводились опять на путь, и разрушенное до основания устраивалось еще лучше. Поэтому когда святой Павел просил, чтобы проповедь распространялась только среди тишины, всемудрый и все прекрасно устраивающий Бог не сделал по воле ученика, не внял ему, несмотря и на частые его просьбы, но сказал: Довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи (2 Кор. 12, 9).

Если желаешь и теперь поразмыслить наряду с печальными событиями и о радостных, то увидишь много если не знамений и чудес, то, во всяком случае, похожего на знамения, и неизреченное множество доказательств великого Промышления Божия и помощи. Но чтобы ты не все услышала от нас без всякого труда, эту часть я оставляю тебе, дабы ты тщательно собрала все радостное и сопоставила с печальным, и, занявшись прекрасным делом, отклонила себя таким образом от уныния, потому что и отсюда ты получишь большое утешение. Утешь весь твой благословенный дом, передав от нас великое приветствие. Пребывай сильной и радостной, достопочтеннейшая и боголюбезнейшая моя госпожа!

Если желаешь писать мне пространно, то извести меня об этом, не обманывая меня однако, что ты оставила всякое уныние и проводишь жизнь в спокойствии. В том ведь и заключается лекарство моих писем, чтобы доставить тебе большую радость — и ты будешь получать от меня письма постоянно. Но не пиши мне опять: «Я получаю большое утешение от твоих писем», потому что это знаю и я; пиши, что получаешь такое утешение, какое я хочу, что не смущаешься, не плачешь, а проводишь жизнь в спокойствии и радости.

Письмо второе

1. Опасно предаваться унынию. — 2. Пример: апостол Павел, отлучив коринфского грешника, потом примирил его с Церковью, чтобы не дать ему впасть в отчаяние. — 3. Душу Олимпиады должна занимать мысль о муках ада или, скорее, о небесном счастье. — 4. Пусть она почерпает утешение в воспоминании своих добрых дел и в надежде на вечную награду. — 5–6. Возвышенная похвала трезвенности, терпению, скромности и другим добродетелям Олимпиады. — 7. Похвала девственности. — 8-10. Вставочное рассуждение об Иове и его бедствиях. Возвращение к предмету. — 11–13. Утешение Олимпиады, скорбевшей об отсутствии святителя.

1. Хотя и того письма, которое недавно пришло к твоей благопристойности, достаточно было, чтобы успокоить горючесть твоей скорби, но так как властная сила уныния весьма изнурила тебя, то я счел необходимым к первому письму присоединить и второе, чтоб ты могла воспользоваться изобильным утешением и чтоб твое здоровье на будущее время не подвергалось опасности.

Итак сюда! Я хочу развеять пепел твоего уныния, прибегнув к другим средствам. Хотя я и думаю, что уныние из гнойной раны и опухоли превратилось в пепел, однако даже и при таких обстоятельствах не следует пренебрегать заботою о твоем здоровье, потому что и пепел, если тщательно не сдувать его, наносит вред самому лучшему из членов, мутя прозрачность глаза и расстраивая все зрение беспечного человека. Итак, чтобы не случилось того же и здесь, уничтожим старательно и остаток зла.

Но и ты восстань и протяни нам руку, потому что как обычно случается с телами больных, — что уничтожается (всякая) польза для здоровья, если врачи будут исполнять свой долг, а те не станут выполнять требуемого от них, — так обыкновенно бывает и с душою. Чтобы этого не случилось, старайся же и ты с подобающей тебе рассудительностью содействовать нам со своей стороны, чтобы таким образом польза происходила с обеих сторон.

Но, может быть, ты скажешь: «Я желаю, но не могу, потому что не в состоянии удалить от себя густое и мрачное облако уныния, даже и при упорной настойчивости». Это только отговорка и предлог. Я знаю благородство твоего ума, знаю крепость твоей богобоязненной души, знаю обилие рассудительности, силу любомудрия, знаю, что тебе достаточно только приказать свирепствующему морю уныния, чтобы оно сделалось спокойным. А чтоб это стало для тебя более легким, окажем и мы, со своей стороны, содействие. Как же именно будешь ты в состоянии легко сделать это? С одной стороны, обдумывая все, заключающееся в первом письме (потому что многое в нем сказано нами в виду этого предмета), с другой — делая вместе с тем и то, что я теперь приказываю.

Что же именно? Когда услышишь, что одна из церквей пала, а другая колеблется, третья заливается свирепыми волнами, иная претерпела другие непоправимые бедствия, одна взяла волка вместо пастыря, другая — морского разбойника вместо кормчего, третья — палача вместо врача, то хотя скорби, — потому что не должно переносить этого без боли, — но скорби так, чтобы печаль не переходила должных границ. В самом деле, если и в тех делах, в которых мы сами погрешаем и в которых имеем дать отчет, излишняя скорбь не необходима и не безопасна, а напротив даже очень пагубна и вредна, то еще более излишнее и напрасное и, сверх того, сатанинское и пагубное для души дело малодушествовать и сокрушаться о погрешностях других.

2. И чтобы знать тебе, что излишняя скорбь действительно дело сатаны, я расскажу тебе древнюю историю. Один коринфский муж (1 Кор. 5), причастившийся святых вод и очищенный через Таинство Крещения, получивший участие в страшной Трапезе и сделавшийся участником всех вообще наших Таинств (а многие говорят, что он занимал даже место учителя), после этого священного введения в общение Таинств, после того как был допущен ко всем неизреченным благам и занимал в Церкви первые ступени, согрешил тягчайшим грехом. Посмотрев нечестивыми глазами на жену своего отца, он не остановился на этой бесчестной похоти, но привел свое необузданное желание даже и в действие: и то, на что он отважился, было не только блуд, но и прелюбодеяние, а лучше сказать, дело гораздо более тяжкое, чем прелюбодеяние. Поэтому и блаженный Павел, услышав (о преступлении) и не в силах будучи дать свойственное греху и надлежащее имя, иначе показал тяжесть этого беззакония, говоря так: Есть верный слух, что у вас появилось блудодеяние, и притом такое блудодеяние, какого не слышно даже у язычников (1 Кор. 5, 1). Не сказал «и не терпимо», но «и не слышно даже», желая показать крайнюю степень этого беззакония. Он предает его диаволу, отлучает от всей Церкви и не дозволяет, чтобы он с кем-либо участвовал в общей трапезе. С таким, — говорит он, — даже и не есть вместе (1 Кор. 5, 11). Наконец проникается духом ревности, требуя для грешника высшей меры наказания, воспользовавшись для этого вместо