Диетлэнд - Сарей Уокер

На ней была туника для беременных в пастельных тонах, ее живот походил на гигантское пасхальное яйцо. Тяжело выдыхая, она опустилась на стул напротив.

– Ну-ка, прочитай мне одно, – попросила она, взъерошивая свои короткие черные волосы.

Письма для Китти все равно что ДТП – противоестественно привлекают к себе любопытных.

– Дорогая Китти, всегда ли плохо заниматься сексом с собственным отцом? – сказала я, опуская глаза на монитор.

– Разыгрываешь меня? Боже упаси! – неуверенно протянула Кармен, ожидая от меня намека. Когда я рассмеялась, Кармен тоже прыснула; я представила себя гадким психотерапевтом, издевающимся над своим пациентом. Кармен погладила живот и вздохнула: – А мы-то хотели девочку, но теперь даже не знаю. Ты меня напугала. Послушаешь про девочек-подростков, и мороз по спине.

– Ну все не так страшно, – вставила я. – Если глубоко не копать.

– Это еще страшнее.

Раз уж я завладела вниманием Кармен, то решила спросить ее о странной девушке. Я не упоминала о ней раньше, не хотела показаться параноиком.

– Ты помнишь девушку, что сидела вон там? – спросила я, указывая на пустой стул.

– Ту, что со стрелками? Да, в последнее время она часто сюда заглядывает. А что, она тебе мешала?

– Она немного странная, не находишь?

– Да не особо, – пожала плечами Кармен. – Ты же знаешь, кто тут только не шастает.

Она умолкла, я надеялась, Кармен пытается вспомнить что-то важное о девушке. Вместо этого она спросила, не могу ли я поработать за нее денек в кофейне на следующей неделе, пока она будет на приеме в женской консультации. Я ответила не сразу. Я старалась соблюдать диету. Сидеть за столиком в углу, ограждая себя от соблазнительных запахов и вида пищи, осушая бесконечные кружки чая и кофе, – это одно, но стоять за прилавком – совсем другое.

– Конечно, я тебя подменю, – наконец ответила я. В какие-то дни Кармен была единственной, с кем я разговаривала. Это была лишь болтовня, но в нужное время она спасала меня от мрачных мыслей. За это я была в долгу перед ней.

Кармен вернулась к работе, а я, будучи прилежной «дозорной», откусила лишь малюсенький кусочек от овсяного печенья. Две девчонки за соседним столиком согнулись пополам от смеха, наблюдая за мной. Я положила печенье обратно на тарелку и решила работать быстрее, чтобы поскорее уйти. Лучший способ – нырнуть в письма с головой, нащупывая путь в темной воде слов и не позволяя ничьим щупальцам схватить себя и утащить на дно. Пусть течение несет меня.

И последнее письмо, от заключенного: «Мне нравится дрочить, когда смотрю на твои фотки. Пришлешь мне свои трусики?» Удалить.

Дома ждала посылка. Я села на кровать – ремешок сумки от ноутбука неприятно врезался мне в грудь – и нетерпеливо разорвала коричневую оберточную бумагу. Внутри свертка покоилось отрезное платье до колен, белое с фиолетовой отделкой по подолу. Оно было еще прекраснее, чем на фотографиях в каталоге.

В углу моей спальни стояло огромное зеркало в полный рост в медной раме. Обычно оно было накрыто простыней, но сейчас я отбросила ее в сторону, чтобы можно было держать платье перед собой и любоваться им в зеркале, представляя, как чудесно оно будет выглядеть на мне, когда я похудею. Насмотревшись вдоволь, я повесила его в шкаф вместе с другой слишком тесной для меня одеждой.

Моя повседневная одежда была беспорядочно забита в комод или валялась на полу. Кипы бесформенных стретчевых тряпок с тоннами эластичных вставок – они не были модными или не модными, они не были похожи на одежду вообще. Я всегда носила черное и редко сворачивала с «пути праведного», выстеленного юбками макси и хлопчатобумажными кофтами с длинными рукавами, даже летом. Волосы мои тоже были почти черными. Много лет я ходила с волосами длиной до подбородка, с объемными боковыми прядями и прямой челкой. Мне нравилась эта прическа, но она делала мою голову похожей на шарик, который можно открутить от тела, подобно колпачку с флакона духов.

Внутри шкафа же не было ничего черного, лишь свет и цвет. Уже несколько месяцев я покупала одежду, которую смогу носить после операции. Два-три раза в неделю шкаф пополнялся лавандовыми и мандариновыми блузами, юбками-карандаш, платьями и различными поясками. (За всю жизнь я ни разу не надела поясок.) Одежду я заказывала, никогда не ходила за покупками лично; если кто-то моего размера заглядывает в «обычный» модный магазин, все остальные покупатели непременно глазеют. Лишь однажды я купила платье в бутике – увидела его в витрине и не смогла устоять. Вошла, заплатила и попросила упаковать наряд в подарочную упаковку, как будто я делала покупку для кого-то другого.

Никто не знал про одежду, даже мама и Кармен. Кармен и про операцию понятия не имела. А вот мама была в курсе. И против. Она беспокоилась из-за потенциальных осложнений. Она даже прислала мне статьи, где были описаны все трудности и опасности данной процедуры, а также слезовыжимательную историю о детях, которые остались сиротами, когда их мать умерла после подобной операции.

– Но у меня нет детей, – пробурчала я в трубку, не желая потакать ей.

– Дело не в этом, – сказала она. – А как же я?

«Но это моя жизнь!» – хотелось мне крикнуть; после этого я обрывала наши разговоры, если она снова пыталась меня отговорить.

Проведя пальцами по ярким, нежным тканям, разгладив складки и поправив рукавчики, чтобы не помялись, я закрыла дверцу шкафа. Я прекрасно понимала, что глупо покупать одежду, которую не могу носить. Когда придет время, что-то может и не подойти. Но я все равно покупала. Мне достаточно было открыть шкаф и посмотреть на это радужное великолепие, чтобы знать – на этот раз все будет иначе. Перемены были неизбежны. Настоящая я, женщина, которой я мечтала стать, женщина, которой я должна быть, уже в пределах досягаемости, только руку протяни. Я поймала ее, как рыбку на крючок, и вот-вот собиралась выудить. И в этот раз она не уплывет от меня.