Одна минута славы - Анна Михалева

Она открыла дверь, на пороге стоял Бунин. Он шагнул в квартиру, не дожидаясь приглашения, закрыл за собой дверь и только после этого окинул ее хозяйским взглядом. Алена улыбнулась ему по привычке смущенно, хотя давно уже не смущалась под взглядом этого наглого типа. Чего смущаться, не первый день знакомы, оба знают, зачем он сюда приходит. Раз заявился, значит, больше не к кому пойти.

Впрочем, такое с ним редко случается — он хорош собой и пользуется своей привлекательностью на все сто пятьдесят. С девушками у него проблем никогда не было, и не будет лет еще двадцать как минимум. Весь он от кончиков холеных пальцев до черных стильных бакенбардов являет собой живое воплощение мечты женщины о мужчине — чертовски обаятелен, немного помят, чуть-чуть небрит, но в то же время изыскан, начитан, остроумен, уверен в своих достоинствах и даже почти богат.

Одно плохо — он законченный бабник с полным, присущим этому виду мужских особей набором недостатков. (А может быть, и достоинств, по крайней мере, многое в его ветреной натуре Алену очень даже устраивало. Для начала то, что с ним невозможны были серьезные отношения, потому что к серьезным отношением с Буниным она пока не готова. Да и не подготовится никогда!)

— Ну что, так и будем топтаться в коридоре? — Он чмокнул ее в щеку и, взяв за руку, уверенно повел в гостиную, словно не она была хозяйкой дома, а он принимал ее у себя.

— Мог бы и позвонить, — недовольно буркнула Алена.

Она испытывала к нему странные, противоречивые чувства. Ее бесило в нем абсолютно все, и вместе с тем все это же к нему и притягивало. Тут уж ничего она поделать с собой не могла. Когда он неожиданно являлся, она переживала сложные чувства, одновременно желая кинуться к нему на шею и выгнать прочь. А всякий раз после его ухода ощущала себя опустошенной идиоткой, которую обвели вокруг пальца. Потом она долго еще ненавидела себя за слабость, с которой позволяла ему распоряжаться своим телом, клялась, что никогда больше не откроет дверь этой «наглой харе», но тем не менее неизменно принимала его, в какой бы неподходящий час он ни явился. Она ругала его, высмеивала его странное хобби — коллекционировать ботинки (вычитав в какой-то брошюре по популярной психологии, что страсть к накоплению обуви у мужчин верный признак непостоянства в любви). Она грубила и даже откровенно хамила ему, но все ее выходки Бунину были абсолютно до лампочки. Он говорил: «Я хочу тебя», и эта фраза обрывала любое их препирательство.

Судьба столкнула их дождливым осенним вечером, около двух лет назад, на премьере спектакля в «Сатириконе». Она уже не помнила ни названия этого спектакля, ни того, о чем шла речь на сцене. Пришла она в театр по долгу службы — в начале карьеры она писала стоящие статьи о стоящих людях. В тот раз Борисыч поручил ей весьма ответственное задание — взять интервью у Константина Райкина. Бунин тоже притащился на спектакль далеко не по велению сердца, а из профессиональной необходимости — он был представителем спонсоров спектакля. Пришел не один — с какой-то пышногрудой брюнеткой, про существование которой тут же забыл, как только столкнулся с Аленой в буфете.

Справедливости ради надо сказать, что Алена тоже напрочь выкинула из головы поручение начальника в тот злополучный момент, когда между ними проскочило нечто вроде электрического разряда (именно это банальное выражение потом часто всплывало в ее мозгу, когда она пыталась охарактеризовать, что же произошло, когда они встретились взглядами, стоя в одной очереди за бутербродами с сырокопченой колбасой). Именно это нечто, вспыхнувшее в гудящей толчее буфета, и определило личную жизнь Алены на последующие два года.

Сначала их встречи были частыми и немногословными. Они никуда не ходили, проводя все время в постели. Потом он стал появляться в ее квартире все реже и реже, и наконец его визиты стали напоминать скачки кузнечика — редкие и захватывающе парящие. Оба они жили своей жизнью, без стеснения обсуждая друг с другом проблемы даже пикантного свойства. Алена, к примеру, знала, что Бунин таскает в кармане пиджака мобильный телефон, который у него всегда выключен, потому что, как только он его включал, телефон просто разваливался от напряжения. Константина пыталась разыскать половина женского населения столицы. Одни считали его своим женихом, другие — надежным любовником, третьи — чуть ли не мужем, но все в конце концов приходили к выводу, что он — очень непорядочный человек. Бунин с женщинами был в корне не согласен («я же каждой даме еще на первом свидании честно говорю: роман продлится недолго, чего же они от меня хотят?!»).

Но, видимо, никто из несчастных женщин ему так до конца и не поверил, поэтому, когда он бесследно исчезал, они шли по его следам толпами. Единственной, кто принял его игру в «легкую любовь», стала Алена. После третьей встречи она спросила его, провожая: «Значит, больше не увидимся?» Надо признать, тогда она едва не выдала голосом свое сожаление по этому поводу, но гордость все-таки победила. Он пожал плечами, а через месяц позвонил сам. За это время она уже смирилась с мыслью, что действительно никогда Бунина больше не увидит, переболела влюбленностью и, когда он проявился, даже почувствовала легкое сожаление.

Потом уже у них появилась традиция каждый раз расставаться «навсегда», впрочем, и эта традиция за два года отношений благополучно умерла. Сейчас Алена точно знала, что не любит его. Скорее всего… впрочем, это не столь важно. Она старалась не задаваться вопросом, почему не способна прекратить их странную связь. А может быть, ей вовсе и не хотелось этого. Любовник он был замечательный. И потом, они сдружились (Алена знала, что это звучит по-идиотски — друг-любовник, но тем не менее). Костик был единственным мужчиной, с которым она могла поговорить по душам. И не то чтобы эти два года прошли для нее совсем без поклонников, но с остальными все обстояло иначе — довольно стандартно: флирт, ухаживание, кино, выставка, ресторан и далее по списку. А с Буниным Алену интриговала непонятная природа их взаимной близости — они тянулись друг к другу, им было хорошо вместе, но ненадолго. Дальше — расставание, полное забытье и снова неожиданная и всегда приятная встреча.

Одним словом, непринужденная, ни к чему не обязывающая любовь. «А может быть, это все от одиночества? В конце концов, еще непонятно, как я поступлю с Костиком, если встречу кого-нибудь, кого полюблю! — думала она. — Наверное, пошлю ко всем чертям!» Но пока суд да дело Бунин бодро походил по гостиной, словно разминался перед забегом, снял свой дорогой пиджак, бережно повесил его на спинку стула, кинул взгляд на работающий монитор компьютера и, поморщившись, покачал головой:

— О ком на сей раз?

— Ивар Скрипка. — Она села на диван, согнулась, обхватив колени руками.

— Фу, какая гадость! — Его физиономия изобразила болезненную брезгливость, в которой он выразил как свое отношение к отдельному представителю отечественной эстрады — безголосому певцу Ивару Скрипке, так и ко всей отечественной эстраде целиком. Алена заранее была с ним согласна, что Мадонна круче Пугачевой, а «Иванушки Интернэшнл» рядом не стояли с «U2», поэтому просто улыбнулась. — Ты же еще год назад хотела завязать. Хотела писать о чем-нибудь стоящем…