Гарем. Реальная жизнь Хюррем - Колин Фалконер

на замок перед тем, как спуститься сюда.

Но все равно мужчине чудилось, будто каждый член Дивана зорко следит за ним и теперь отдает приказ главному палачу заточить поострее стальные крюки, которыми его разорвут на куски.

Сад был погружен в тень от высоких стен, дорожки обставлены колоннами паросского мрамора и обсажены кипарисами и плакучими ивами так, что не просматривались сверху. Под сенью деревьев царил вечный сумрак. Предзакатное солнце окрасило облицовку минарета мечети при гареме в розовый цвет.

Капы-ага огляделся в поисках Мейлиссы, рассчитывая обнаружить ее, как обычно, на мраморной скамье под колоннадой, но ее нигде не было. Он затрепетал от страха, затаил дыхание, прислушался, но единственным звуком была нежная трель распевающегося соловья в кроне ивы у него над головой.

– Она сегодня прийти не сможет.

Голос раздался из-за спины. Он рывком обернулся, инстинктивно выхватывая из кожаных ножен свой кылыч.

Девушка скрестила руки перед собой и рассмеялась ему в лицо.

Он ее не признал, но ведь тут теперь столько новеньких. Эта была маленькой и стройной, рыжеволосой и зеленоглазой. Одета в желтый хлопковый кафтан и золотую парчовую блузу, на голове – маленькая зеленая тюбетейка с единственной жемчужиной, вплетенной в кисточку.

Она была настолько миниатюрной, что, казалось, ее сметет первым же дуновением ветра.

– Где Мейлисса? – спросил он.

– В гареме, конечно же, вдали от мужских глаз.

– Над чем смеешься-то?

– Ты бел лицом, как твой тюрбан. Всё в порядке, видишь же, что я не из султанских янычар. Я простая швея. Вот, смотри, я же без оружия. У меня даже иглы при себе нет.

– Ты с кем, по-твоему, разговариваешь, девчонка? Я же тебя на бастинадо отправлю. – Он схватил девицу за руку и поднес острие сабли ей прямо к глазам, дабы припугнуть. Хюррем лишь улыбнулась в ответ и сомкнула пальцы на том, что у него в паху.

– У Мейлиссы будет от тебя ребенок.

Он отпрянул и выронил саблю, звонко клацнувшую о мрамор.

– Ты думаешь, это невозможно? Вот и она так думала. Но я тебе клянусь, капы-ага, ты посрамил их усилия лишить тебя мужественности.

– Ты кто? Чего ты хочешь?

– Я подруга Мейлиссы. Всё в порядке, я хочу тебе помочь.

– Кто еще об этом знает? – спросил он.

– Проще простого сплавить нас обеих в Босфор под покровом ночи – и дело с концом. Ты же об этом сейчас подумал, так? Вот поэтому-то мы и рассказали еще одной. Но имени ее ты в жизни не узнаешь.

Он вложил кылыч в ножны.

– И чем ты мне можешь помочь?

– Помочь я хочу Мейлиссе, но это и тебе пойдет на пользу. Или, может, тебе от меня помощи и не нужно вовсе? Женишься на ней, будете вместе растить детей…

– Хорош глумиться! – с новой решимостью подступился он к ней.

– …а однажды ночью заявится в ваши хоромы султан с двумя мешками. Один – для моей подруги Мейлиссы, чтобы утопить ее в Босфоре. А в другой мешок соберут ошметки того, что останется от бывшего капы-аги после того, как палач раскромсает его в крошево.

– Что ты предлагаешь?

– Могу устранить твою проблему.

– Как?

– Не твоя забота. Но взамен ты кое-что для меня сделаешь.

Ему хотелось убить ее на месте, но он понимал, что тогда ему точно несдобровать.

– Лады́, – сказал он наконец. – Чего хочешь? Повышения? Нарядов? Денег?

– Не слишком ли дешево ты оцениваешь свою жизнь?

Солнце садилось, и минареты из розовых сделались кроваво-багровыми.

– Ну так чего же тебе нужно-то?

– Чтобы ты подложил меня в постель к султану.

– Этого я не могу. Немыслимо!

– А ты замысли и устрой. Иначе султан однажды точно прознает о твоем вероломстве, вздернет на крюк и оставит вялиться на солнце. Слыхал о такой казни?

– Султан не спит ни с кем, кроме Гюльбахар. Исполнить твою просьбу не в моей власти.

Улыбка на ее лице вмиг погасла.

– Ну тогда приятной смерти! Они тебе это удовольствие растянут.

И она ушла.

Тени расползались по саду, и капы-ага в леденящем душу ужасе взирал на подступающий мрак.

Глава 5

Гарем появился в стародавние времена, когда турки-османы были бродячими торговцами и кочевали по плоскогорьям Анатолии и Азербайджана. Саму идею гарема они позаимствовали у персов. После того как османы осели и создали султанат со столицей сначала в Бурсе, а затем в Стамбуле, гарем их султана постепенно превратился в самодостаточное учреждение со своим уставом, протоколами и системой управления.

Во главе этого замкнутого сообщества евнухов и дев стояла валиде-султан – мать верховного правителя. Правой рукой ее являлся капы-ага, главный белый евнух, совмещавший обязанности начальника стражи и посредника между валиде и самим султаном.

Любая из сотен наложниц могла дослужиться до высокого положения в администрации гарема и собственными трудами. Но путь к истинной власти был один-единственный – привлечь к себе внимание султана.

Если тот приглашал наложницу в свою постель, ей полагались собственные покои и жалованье. Она могла провести с господином жизни хоть одну ночь, хоть тысячу и одну. Всё это ей в зачет не шло до тех пор, пока она не родит султану сына. Родившая же сына наложница становилась кадын, одной из жен султана. Всего же их у султана могло быть четыре и не более. После появления четвертой кадын всякая беременность в гареме прерывалась абортом. Каждая из четырех жен затем оказывалась в шаге от истинной власти, но лишь одной из четырех суждено было в один прекрасный день стать следующей валиде-султан, если именно ее сын унаследует титул султана Османской империи.

Но Сулейман решительно порвал с традицией. Хотя ему было уже тридцать лет от роду, у него до сих пор была одна-единственная кадын и единственный сын. Слишком уж тонкая нить для столь буйного рода, как Османы, и мать Сулеймана тревожилась из-за воздержанности сына по части приумножения числа наследников.

Валиде приняла капы-агу в своей палате для аудиенций, необъятном вместилище мерцающего оникса и паутинистого мрамора.

Желтой молнией струился из-под высокого остекленного купола косой сноп солнечного света.

Она взирала на начальника стражи, сидя на кресле черного дерева с высокой спинкой и пурпурной парчовой обивкой.

– Хотел меня видеть, капы-ага?

Главный белый евнух облизал пересохшие губы. Он до глубокой ночи отрабатывал речь, но теперь слова вдруг покинули его, будто смытые нахлынувшим потоком черной паники.

– О, царица покрытых никабом головок… – выдавил он из себя официальное обращение.

– В чем дело? Нездоровится тебе?

– Познабливает.

– Так может, тебе лучше к аптекарю?

– Как скажете, Ваше Высочество.

– Тебя что-то тревожит?