Раз и навсегда - Джудит Макнот

– Ты имеешь в виду меня? – растерянно пролепетала она.

– Тебя! – торжественно подтвердил он. – И только тебя.

Душевное равновесие Виктории, оказавшееся под угрозой послетого, что она видела и слышала накануне вечером, неожиданно восстановилось, ией вновь стало безопасно, надежно и тепло.

– Спасибо тебе, Эндрю, – необычайно робко поблагодариладевушка. А затем, как это с ней не раз бывало, молниеносно превратившись издевушки в прелестную, благовоспитанную молодую женщину, мягко добавила:

– Как чудесно будет выйти замуж за моего лучшего дорогогодруга!

– Мне не следовало бы ставить тебя в известность об этом, непоговорив предварительно с твоим отцом. А этого я не могу сделать еще целых тригода.

– Ты ему приглянулся, – заверила девушка. – Когда подойдетсрок, он нисколько не будет против. Да и как бы он мог возражать, если вы обатак похожи?

Вскоре Виктория вскочила в седло, чувствуя себя бодрой ирадостной, но радость угасла, как только она открыла заднюю дверь дома и вошлав уютную комнатушку, служившую для семьи одновременно и кухней, и гостиной.

Мать склонилась над плитой; ее волосы были стянуты ваккуратный узел, а простенькое платье – чистое и выглаженное. На крючьях надочагом в отменном порядке висели ситечки, половники, терки, ножи и воронки. Всебыло аккуратным и чистеньким, как всегда у ее матери. Отец уже сидел за столомза чашкой кофе.

Глядя на них, Виктория почувствовала смущение, тоску и обидуна мать за то, что она отказывала ее замечательному отцу в любви, которой онбезуспешно добивался и в которой так нуждался.

Поскольку ранние прогулки дочери были довольно обычнымделом, ни мать, ни отец не выказали никакого удивления в связи с ее появлением.Оба взглянули на нее, улыбнулись и пожелали доброго утра. Виктория ответила наприветствие отца, улыбнулась младшей сестре Дороти, но не могла заставить себяподнять глаза на мать. Вместо этого она подошла к кухонным полкам, досталапосуду и начала по всем правилам сервировать стол – формальность, на которой еемать – до мозга костей англичанка – твердо настаивала как на «необходимой дляцивилизованной обеденной церемонии».

Виктория сновала между полками и столом, чувствуя напряжениеи неловкость, но когда заняла свое место, враждебность к матери постепенноначала сменяться жалостью к ней.

Она наблюдала, как Кэтрин Ситон всеми способами стараетсязагладить свою вину перед мужем, весело заговаривая с ним, заботливо обслуживаяего, наполняя чашку дымящимся кофе, подавая кувшинчик со сливками, предлагаядобавить свежеиспеченных булочек, и все это не останавливаясь ни на секунду иснуя, как челнок, между столом и плитой, на которой готовился его любимыйзавтрак – вафли.

Виктория поглощала еду без единого слова, чувствуя себяужасно беспомощной; ее мозг лихорадочно работал в поиске какого-нибудь способаутешить отца в его несчастливом браке.

Решение пришло в тот момент, когда он встал и сообщил, чтоедет на ферму Джонсона проверить, как заживает сломанная рука маленькой Энни.Виктория вскочила из-за стола.

– Я еду с тобой, папа. Мне давно хотелось попросить, чтобыты научил тебе помогать.

Родители одновременно удивленно посмотрели на нее, ибо ещеникогда она не проявляла ни малейшего интереса к медицине. По существу, доэтого дня старшая дочка была хорошеньким беззаботным ребенком, чья жизньсостояла исключительно из веселых забав и эпизодических шалостей. Однако ниодин, ни другая не высказали никаких возражений.

Виктория всегда была близка с отцом. Но с этого дня онистали просто неразлучны. Она сопровождала его повсюду, и хотя он категорическине позволял ей помогать при лечении пациентов мужского пола, доктор Ситон былболее чем счастлив принимать ее помощь во всех других случаях.

Ни он, ни она никогда не возвращались к печальной теме,которую обсуждали в тот злосчастный рождественский вечер. Вместо этого онизаполняли совместное времяпрепровождение приятными беседами и дружелюбнымподшучиванием, ибо, несмотря на душевный надлом, Патрик Ситон был человеком,знавшим цену шутке.

Виктория уже в этом возрасте выделялась среди прочихпоразительной красотой, унаследованной от матери, и юмором и мужеством,доставшимися от отца. Теперь же она училась у него также умению сострадать ибыть верной идеалам.

Еще будучи маленькой, она заслужила любовь жителей деревниблагодаря своей красоте и лучезарной улыбке, перед которой невозможно былоустоять. Они любили ее, пока она была прелестной беззаботной девчушкой; атеперь, когда она превратилась в прекрасную леди, они обожали ее за то, что онапомогала отцу лечить болезни и подбадривала его пациентов.

– Виктория, ты действительно уверена, что твоя мать никогдане упоминала имени герцога Атертона или герцогини Клермонт?

Виктория попыталась сосредоточиться и отогнать от себямрачное видение похорон родителей. Она устремила взор на пожилого седовласоговрача, сидевшего за кухонным столом напротив нее. Будучи старинным другом ееотца, доктор Морисон принял на себя ответственность за устройство девочек иобслуживание пациентов доктора Ситона до прибытия нового врача.

– Все, что мы с Дороти знали, так это то, что мама изАнглии, и что она отдалилась от своей семьи. Она никогда не говорила о ней.

– Может быть, у папы остались родственники в Ирландии?

– Папа вырос там в сиротском приюте. У него не былородителей. – Она вдруг вскочила. – Можно предложить вам кофейку, докторМорисон?

– Хватит хлопотать вокруг меня, пойдите-ка вместе с Доротиво двор и посидите на солнышке, – мягко проворчал доктор Морисон. – Ты бледнакак полотно.

– Прежде чем я пойду, скажите, может быть, вам что-то нужно?– настаивала Виктория.

– Мне бы нужно сбросить годков этак двадцать, – ответил он смрачной ухмылкой, затачивая гусиное перо. – Я слишком стар, чтобы справиться стакой нагрузкой – лечением пациентов твоего отца. У себя в Филадельфии я привыкчастенько посиживать у камина с хорошей книгой в руках, уперев ноги в горячиекирпичи. Не могу даже представить себе, как я буду справляться с этими деламиеще в течение целых четырех месяцев до приезда нового врача.

– Я очень сочувствую вам, доктор, – огорченно согласиласьдевушка. – Знаю, что это крайне тяжело для вас.

– Тебе и Дороги намного тяжелее, – заметил добрый старыйврач. – А теперь бегите во двор и прихватите малость тепла от чудесного зимнегосолнышка. Ведь это такая редкость, чтобы в январе выдался такой теплый день. Апока вы там будете, я накропаю письма вашим родичам.